меня, и я шагаю за ней. — Брэндон, — предупреждает она.

Она пятится к стеклу, и я запираю ее, прижимая руки по обе стороны ее головы.

— Опоссум, — выдыхаю я ей в губы в ожидании.

Ее тело расслабляется, и с ее губ срывается медленный стон.

— Не делай этого со мной, мудак.

— Я просто стою, детка.

Я улыбаюсь, касаясь ее губ своими. Ее подбородок слегка приподнимается, и она прижимается губами к моим. Я обхватываю ее за талию и поднимаю на поручень, который проходит вдоль капсулы, и встаю между ее бедер. Ее губы приоткрываются, и я провожу своим языком по ее губам, целуя, пока она, затаив дыхание, не отстраняется.

— Боже, ты такой… — она целует меня, — засранец. Я ненавижу тебя, ты это знаешь, да?

— Нет, детка. Ты любишь меня. Я имею в виду, я купил тебе шампанского.

— Я люблю тебя, но я ненавижу тебя.

— Ой, ты сегодня злая. — Я целую ее снова, и она стонет мне в рот.

— Я хочу тебя трахнуть, — шепчет она. — Вот почему я ненавижу тебя.

— Готов. — Я хватаю низ рубашки и за две секунды стягиваю ее через голову. Трахаться в кабинке на Лондонском глазу. Я болен.

Она удивленно смотрит на меня и качает головой, ее глаза прикованы к моей обнаженной груди.

— Надень рубашку обратно.

— Вы уверены в этом, уважаемая? — шепчу я ей на ухо.

Ее зубы впиваются в губу, а взгляд скользит по моему телу.

— Тюрьма… мы попадем в тюрьму.

— Или на PornHub…

Она закрывает голову руками и смеется.

— Мы здесь уже десять минут. Нам не хватит времени.

— Ты уделяешь мне слишком много внимания, детка, правда. — Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я отрываю ее от перил и разворачиваю, укладывая на скамейку. Я провожу пальцами по ее бедру, у нее перехватывает дыхание, когда я медленно поднимаю подол ее платья. Ее глаза встречаются с моими. Ее зубы впиваются в нижнюю губу. Когда я оттягиваю нижнее белье в сторону, с ее губ срывается легкий всхлип, и я ухмыляюсь.

— Брэндон…

— Хм. — Я опускаюсь к внутренней части ее бедра, касаясь губами ее кожи, мучительно продвигаясь вверх дюйм за дюймом, пока она не начинает дрожать.

— Я ненавижу тебя, — говорит она, раздвинув ноги, и со стоном запрокидывает голову.

Вот и все: у нас нет времени.

Через несколько секунд она дрожит с головы до пят, с ее губ срывается череда стонов, ее пальцы запутываются в моих волосах. Я возвращаю ей нижнее белье на место, и она садится, ее щеки покраснели, а волосы выпадают из хвоста.

Я проверяю часы.

— Восемь минут осталось.

Она пристально смотрит на меня, и я пожимаю плечами, беру коробку шоколада, снимаю крышку и засовываю в рот несколько трюфелей.

— Ты и шоколад — отличное сочетание. Я подмигиваю ей. — Хочешь? — спрашиваю я, протягивая коробку.

Вздохнув, она протягивает руку и хватает трюфель, откусывая небольшой кусочек.

— Ты милый, Брэндон. Извращенец, но милый. Думаю, я оставлю тебя.

— Это такой способ сказать, что я хорошо отлизываю? Потому что пожалуйста. — Я ухмыляюсь и иду взять еще пригоршню шоколадных конфет, но их уже нет. — Черт побери? Кто кладет в коробку пять конфет?

— Боже мой… это же не дешевая коробка. Она выхватывает упаковку, заглядывая внутрь, прежде чем швырнуть ее на пол. — Надеюсь, тебя вырвет.

— Как грубо.

Глава 32

Поппи

“Unsteady/So Alive” — Haley Klinkhammer

Я смотрю как лодки плывут по Темзе, на их мачтах сияют огни.

— Поверить не могу, что позволила тебе сделать это со мной на Лондонском глазе, — говорю я, глотая дешевый сидр.

— Позволила? — Он усмехнулся — Думаю, ты посчитала мои плавные движения слишком тяжелыми для тебя, — он откусывает огромный кусок кебаба, пачкая лицо чесночным майонезом и соусом чили.

— Ага. — Брэндон откусывает еще один кусок, на этот раз большой кусок мяса со шлепком падает ему на колени. — Не могу поверить, что тебе нравятся эта отвратительная еда. Скорее всего, они нанизали на шампур какую-то чумную канализационную крысу и скормили тебе за несколько фунтов.

— Это мужская еда.

— Еще бы.

Он кивает головой в сторону.

— Стоит того. В любом случае, от этого дерьма, — он указывает на бутылку в моей руке, — утром у тебя будет адское похмелье. Как насчет того, чтобы я воспользовался унитазом, а ты заняла ванну.

— Ух ты, а говорят рыцарей больше нет.

— А я всегда говорил тебе, что я первоклассный актер.

Я вздыхаю, потому что иногда с Брэндоном это все, что я могу сделать. Я не должна находить его незрелость милой, но я ничего не могу с собой поделать.

Он подносит кусок мяса к моему лицу.

— Вот. Попробуй.

Я отшатываюсь.

— Не хочется.

Он не унимается.

— Ну хотя бы кусочек.

— Послушай, не нужно мне твое мерзкое мясо.

Он начинает улыбаться.

— Действительно? — говорит он, шевеля бровями.

— Засранец.

— А если серьезно, ты многое упускаешь. — Он выхватывает у меня бутылку сидра и делает глоток, вдруг качает головой и щурится, как будто у него инсульт. — О боже. Это похоже на уксус.

— Оттеняет вкус крысы?

— Нет. — Он откидывается на скамейку. — Помнишь тот раз, когда Коннор на спор выпил целую двухлитровую бутылку? — Он начинает смеяться, не в силах выговорить слова. — Я думал, он умер. И это ты уговорила его на спор.

— Не помню.

— Если бы это был кто-то другой, он бы сказал нет, но, черт возьми, он бы пошел по раскаленным углям, если бы ты ему сказала. — Он улыбается и качает головой.

— Благослови его Бог. Бедняжке пришлось промывать желудок и все такое.

— Боже, он злился? — Брэндон закатывает глаза, но я вижу теплую улыбку на его губах, мягкость выражения лица. Я думаю, ему нравится вспоминать, как мы трое росли, какими мы были до того, как жизнь стала тяжелой и жестокой.

— Почему мы все-таки были друзьями? — спрашиваю я. — Все, что мы когда-либо делали, это приставали друг к другу и поили друг друга до смерти.

— Эх, ты была полукровкой, я был цыганом, а Коннор был толстым. Кто еще, черт возьми, будет с нами тусоваться?

— Правда. — Я улыбаюсь и кладу голову ему на плечо. — Кто бы мог подумать, что мы с тобой окажемся в Лондоне?

— Если есть что-то, что я, возможно, усвоил, так это то, что куда бы ты ни отправился в мире, места ни хера не значат. Значат люди. Я рад, что ты нашла меня. Мне просто жаль, что тебе пришлось потерять все, чтобы сделать это. — Он закрывает