тенями части долины скорбным пронзительным визгом, и Хайд узнал крик банши, уже слышанный им у реки Лейт.

Черный пес наклонился над крошечной девочкой в лохмотьях и широко разинул усеянную клыками пасть.

От дыхания демонической собаки у девочки на голове шевелились волосы, и капли собачьей слюны падали ей на плечи. Мэри Пейтон, все это время безучастно глядевшая на Хайда, с той же безучастностью вымолвила:

– Великий зверь, сорвавшийся с цепи, бродит по миру. Это ты его впустил, оставил без привязи.

Хайд, плененный ведьминой колыбелью, беспомощно смотрел, как челюсти демона, лязгнув, сомкнулись.

И снова похожий на причитания банши пронзительный визг заметался по долине, отражаясь от горных склонов, но для Хайда этот страшный визг потерялся в его собственном крике.

Когда Эдвард Хайд проснулся на кровати в своей спальне, у него в ушах еще стояли лязг клыков и хруст ломающихся костей. Он отчаянно замолотил ногами и руками – хотел убедиться, что переплетенные прутья и ветки больше не держат его в ловушке.

На мгновение, когда он, сделав глубокий вдох, медленно выдыхал, чтобы унять заполошное сердцебиение, Хайду почудилось, что эхо собачьего воя и отклика банши еще отражается от каменной кладки его дома.

Хаиба 31

На следующее утро Хайда снова вызвали в кабинет Ринтула. После того как был обнаружен труп Портеуса, прошло слишком мало времени, чтобы у капитана была возможность доложить о ходе расследования хоть что-то важное, поэтому он предположил, что ему предстоит выслушать очередную порцию плохих новостей. Несмотря на то что Ринтул уже был в курсе его неврологических проблем, Хайд решил пока что не рассказывать главному констеблю о своем ночном приступе и о видениях, которые тот принес.

Сначала надо было самому хорошенько обдумать то, что произошло в иномирье, открывшемся этой ночью в его снах. Он помнил совет Сэмюэла поискать ответы на свои вопросы в темных видениях, вызываемых эпилептическими приступами, и этот последний сон, как ему казалось, был преисполнен смысла. Хайд полагал, что расшифровка сна должна быть подобна изучению иностранного языка – где-то есть словарь и учебник грамматики для целой системы символов, пронизывающей картины, которые создает его спящий мозг, остается только найти их и освоить.

Ринтул с мрачной миной сидел за рабочим столом, на обтянутой кожей поверхности которого, прямо посередине, в полном одиночестве лежал красный дневник. Руки главного констебля покоились по обеим сторонам от дневника.

– Садитесь, капитан Хайд, – сказал Ринтул. – Дневник доктора Портеуса понадобится вам для расследования его убийства.

– Вы уже все прочитали? – спросил Хайд, усаживаясь напротив начальника.

– Прочитал. Только не «все», а то, что нам оставил убийца. Весьма волнующее чтиво, знаете ли. И большая часть записей касается вашего недуга.

– Еще раз прошу прощения, главный констебль, – сказал Хайд. – Нужно было доложить вам о моем состоянии здоровья с самого начала.

– Да, Хайд, – кивнул Ринтул. – Определенно это был ваш долг. И, откровенно говоря, доложить вы обязаны были даже не мне, а еще моему предшественнику. Но это дело десятое.

– Не понял…

– Содержание того, что осталось от дневника Портеуса, приводит… или, по крайней мере, оно должно привести меня к весьма тревожному выводу.

– А именно?

– Теперь я знаю, в чем заключалась суть исследований доктора Портеуса. Согласно уцелевшим записям, Портеус пользовал двух пациентов у себя дома, в частном порядке и в полной секретности. Один из этих двоих – вы. У обоих пациентов были свои причины сохранять лечение в тайне, но и у врача таковые тоже имелись. Насколько я понял, оба пациента, сами того не ведая, стали объектами исследования, фактически эксперимента, призванного доказать теорию, над которой работал доктор Портеус.

– Кто был вторым пациентом?

– Это большой вопрос. – Главный констебль опустил взгляд на дневник в красном кожаном переплете. – Все записи, оставшиеся в этом дневнике, посвящены только вам, и многие страницы, тоже о вас, были вырваны. Личность второго пациента покрыта тайной, Портеус на уцелевших страницах называет его исключительно «Зверь». И подобное прозвище свидетельствует о том, что психиатр боялся своего пациента. Он пишет об этом Звере как о чудовище, садистически жестоком и наделенном самой что ни на есть черной душой. Но большинство записей о Звере вырваны из дневника, в том числе не осталось имени этого пациента.

– Не могу понять, – сказал Хайд, – почему преступник оставил часть записей. Зачем тратить время на то, чтобы вырвать страницы, которые могут содержать указание на личность убийцы? Можно было легко забрать с собой весь дневник, унести в безопасное место и полностью уничтожить. Сжечь, к примеру. Из ваших слов следует, что убийцей Сэмюэла, очевидно, был второй пациент, Зверь. Так зачем же оставлять упоминания о том, что он вообще существует?

Ринтул помрачнел еще больше.

– Вы опытный сыщик, а я – нет, но мне кажется, это было сделано нарочно, с определенной целью.

– С какой?

– Бросить подозрение на вас.

– На меня? – Хайд озадаченно хмыкнул. – Каким образом? Наоборот, это избавляет меня от подозрений, поскольку упоминается другой пациент.

Ринтул протянул ему дневник:

– Я думаю, вам надо прочитать все оставленные записи Портеуса. В этих фрагментах фигурируете только вы и Зверь. Никаких других пациентов автор не называет. Здесь больше лакун, чем полезных сведений, но один из выводов, к которому могут привести эти крупицы информации, таков: истину нужно искать в тайном исследовании Портеуса.

– И в чем оно заключалось? – спросил Хайд, принимая у Ринтула дневник.

Главный констебль вздохнул так, будто избавился от тяжелой ноши.

– Сэмюэл Портеус надеялся совершить революционный прорыв в диагностировании и лечении уникального психического расстройства. Он назвал это «синдром альтер идем».

– «Синдром второй личности», – перевел Хайд. – Словосочетание «альтер идем» мне известно из Цицерона.

– Возможно. – По лицу Ринтула было видно, что отсылку к древнеримскому оратору он не понял. – Портеус также часто использует термины «эго» и «альтер эго», которые в равной степени связаны с его теорией. В этом-то и загвоздка, а вернее, серьезная проблема, имеющая непосредственное отношение к вам, капитан Хайд. Видите ли, из того, что, как мне кажется, я сумел уяснить на основании обрывков записей, этот Зверь не существует сам по себе. Он не человек, а часть человека.

– Не понимаю… – пробормотал Хайд.

– По правде говоря, я тоже, – покачал головой Ринтул. – И в любом случае я не верю, что такое возможно, поэтому вы до сих пор на свободе.

Замешательство, в котором пребывал капитан, сменилось зарождающимся гневом.

– На свободе? И с какой стати я мог бы ее лишиться?

– Видите ли… – Ринтул заговорил нарочито медленно