— Вот наконец дожил, — проговорил Колдуэлл. — Внук. Наверное, этого и ждешь, как только появляется первый ребенок. Во всяком случае, со мной так было с самого рождения Брока. А ты ждешь внука, Сидни?

— Даже не знаю, сэр. Сам не знаю. Сегодня я весь день только и думаю. Проснулся на рассвете около половины шестого и сразу понял — сегодня все и произойдет. Доктор О’Брайан — вот славный ирландец. Да, мистер Колдуэлл, это замечательный человек. Вам известно это лучше моего, но я хочу, чтобы вы знали, я очень ценю доктора О’Брайана. Он спас мою жену.

— Как это?

— Ну… тем, что сделал сегодня.

— А, ты имеешь в виду родовспоможение.

— Точно. Если что, я всегда буду помнить о докторе О’Брайане. Знаете, мистер Колдуэлл, я не особенно религиозный человек, но, коли худо будет, я всегда помяну добром доктора О’Брайана. А вы?

— Я тоже, можешь быть уверен.

— А кто нет, не друг мне, это как пить дать, но я и не сомневался, что вы его цените по достоинству, мистер Колдуэлл. Я и вас ценю.

— Спасибо, Сидни.

— Знаете, мистер Колдуэлл, у меня замечательный отец, лучше не бывает, но это не значит, что для меня вы хуже. Вы отец Грейс, и я чрезвычайно высоко ценю вас. Вы ведь верите мне, мистер Колдуэлл?

— Конечно, Сидни.

— Мы не часто вот так с вами разговариваем, и мне хочется, чтобы вы знали, что я думаю. Теперь я сам отец и хорошо понимаю ваши чувства. Вы желаете своей дочери всего самого лучшего, сам я не из лучших, но, может, не стоит об этом. Самый счастливый день своей жизни я провел в вашем доме. Знаете, когда это было? Когда я впервые увидел Грейс, ее лицо. Впервые. Я полностью разделяю ваши чувства, мистер Колдуэлл. Главное — это ее счастье.

— Ты сделал ее счастливой, Сидни.

— Правда? Вы действительно так думаете, мистер Колдуэлл? Что ж, хочется верить. Когда-нибудь я скажу этой крохе, что сейчас наверху, этому пареньку, когда он подрастет, я скажу ему, что он пришел в этот мир для того, чтобы сделать свою мать счастливой, и перед тем, как что-нибудь сделать, он должен спросить себя, будет ли от этого маме лучше? Это тот вопрос, который задаю себе я, и если отвечаю „да“, то делаю. А если „нет“ — нет. Как вы считаете, мистер Колдуэлл? Следует ли нам чаще появляться в обществе?

— Не знаю, что и сказать, Сидни. Вы с Грейс только год как женаты, и, учитывая то, что большую часть этого срока она была беременна… а почему ты спрашиваешь?

— У меня есть друг. Старый приятель, с которым мы познакомились еще до того, как я переехал сюда. Мы виделись с ним месяц назад, и он сказал, что Форт-Пенн хотел бы чаще нас видеть, по крайней мере Грейс. Не то чтобы он задирался или что-то в этом роде, но высказался вполне ясно. Так, словно я сноб.

— Но ведь ты не сноб, Сидни, и какое тебе дело, о чем люди болтают или думают.

— Никакого, если речь идет обо мне. Но Грейс — другое дело.

— Почему? Почему вам обоим должно быть дело до того, что говорят или думают другие? Слушай, Сидни, обо мне болтали и болтают то же самое, и я слышу это, сколько себя помню. То же самое твердили и обо мне, и о миссис Колдуэлл, когда мы пропускали какой-нибудь из званых вечеров. Так что же удивительного, что теперь про вас чешут языками? Люди даже о Броке сплетничают.

— Гм…

— Как это понять — „гм“? Что вы с Броком не такие уж закадычные друзья, мне наплевать… A-а, ясно. Это Брок сказал, что ты ведешь себя как сноб.

— Ну, не он один, иначе я бы и голову не стал забивать. Но другие говорят то же самое. Знаете, мистер Колдуэлл, если Грейс до замужества любила выходить в свет, я тоже полюблю. Ее желание — мое желание. Но ведь вроде ей нравится здесь, на ферме, и всегда нравилось, и я тоже всегда хотел жить на ферме. С кем-то другим и я не подумал бы разговаривать об этом, но мне хочется, чтобы вы знали, вы и миссис Колдуэлл. Мы живем так, как нам нравится, Грейс и мне.

— Мы с миссис Колдуэлл знаем, Сидни. Хочу сказать, и это справедливо, что мы тебя ценим. Ты сделал Грейс счастливой, а что еще нужно отцу с матерью? Мне бы хотелось, конечно, чтобы и у Брока все складывалось лучше, но, честно говоря, не знаю, чем ему и помочь.

— Единственное, что могу предложить, — пусть Брок хоть целый свет обойдет, но отыщет жену вроде Грейс.

— Ты, стало быть, считаешь, что Броку надо жениться?

— На девушке, похожей на Грейс.

— На девушке, похожей на Грейс, — эхом откликнулся Уилл Колдуэлл.

— Да, точно такой же. Только он ее не найдет. Потому что второй такой, как Грейс, нет.

— Ага. А то я уж испугался, будто ты клонишь к тому, что Брок так любит сестру, что других девушек просто не замечает.

— Не мне судить Брока, мистер Колдуэлл. Он на многое смотрит иначе, чем я, а я иначе, чем он.

— Ну, это понятно.

Они выпили еще немного шампанского и еще немного потолковали, пока Сидни не задремал прямо в кресле. Уилл Колдуэлл достал из гардероба пальто, прикрыл им зятя и лег в постель.

Младенца крестили в соборной баптистерии, что, конечно, не вполне компенсировало решение Грейс венчаться в бексвиллской церкви, но хотя бы должно было показать викарному епископу, что Сидни и Грейс намерены воспитать сына в епископальной вере. В честь обоих дедов мальчика назвали Альфредом Уильямом. На что каждый из них ответил тысячей долларов на содержание детского отделения больницы Святой Девы, на вращающиеся двери которой по указанию доктора О’Брайана повесили медную табличку с соответствующей надписью: „С признательностью за дар в честь Альфреда Уильяма Тейта“.

Нельзя сказать, что момент, когда они с Грейс стали Тейтами, прошел для Сидни незаметно. Это случилось после рождения первенца, когда Грейс вполне оправилась и чувствовала себя хорошо, и Шофштали купили машину, и кто-то еще купил машину, и еще кто-то; кроме того, расширилась трамвайная сеть, поэтому друг семьи, сев где-нибудь в центре города на транспорт, три четверти часа спустя мог сойти на ферме. Таким образом, благодаря автомобилям и городскому транспорту на ферме стало больше народа. Но из этого вовсе не следует, что она стала популярным местом встреч в том смысле, что люди считали, что могут явиться туда без приглашения, но те, кому там были всегда рады и кто об этом знал, наведывались теперь чаще, чем прежде, и Грейс обнаружила, что ей доставляет удовольствие быть хозяйкой. „Меня по-прежнему не тянет в гости к подружкам, но принимать их здесь приятно“, — сказала она как-то мужу. Они приезжали в любое время года, вежливо выслушивали рассказы Грейс и Сидни о жизни на ферме, а потом возвращались домой, вспоминая, как хозяева провожали их до ворот, — завидная картина домашнего уюта, какой возникает, когда городскую жизнь меняешь на деревенскую. Но со временем Форт-Пенн оброс модными, не имеющими отношения к полевым работам окраинами, и там с неизбежностью появился первый сельский клуб. Как Джордж Уолл сказал Мэри Уолл, „конечно же, неплохо жить на ферме, как Тейты, но Сидни — фермер-джентльмен, а я каждый день вкалываю. Большая разница. Если Сидни захочется отдохнуть пару дней и съездить в Филадельфию, дела хуже идти не станут. Между нами говоря, может даже лучше. Но если я возьму несколько дней отдыха, у меня вычтут из заработка. О ферме можно подумать, когда разбогатеешь да в отставку выйдешь“.