Затем он перешел к следующему важному пункту. Под конец каждого из путешествий бочку встречал мужчина среднего роста с черной бородой, внешне смахивавший на француза. При третьей пересылке получателем был именно Феликс. В двух предыдущих случаях личность не была точно установлена, но все указывало на Феликса. Предположим, он фигурировал в деле каждый раз. Разве это не свидетельствовало также, что речь шла всего лишь об одной бочке, которую Феликс посылал в обоих направлениях, следуя какому-то своему плану? Инспектор ощущал уверенность в правильности таких рассуждений.

Однако если Феликс действовал подобным образом, то он был либо убийцей, желавшим доставить труп в свой дом, чтобы избавиться от него, либо ни в чем не повинным человеком, которому подлинный преступник хотел подбросить тело. Инспектор уже давно мысленно склонялся ко второму варианту, хотя здесь все зависело от того, знал ли Феликс, что́ находилось в бочке, когда увозил ее с пристани Святой Екатерины. Бернли живо помнил сцену во внутреннем дворе Скотленд-Ярда после вскрытия бочки. Конечно, Феликс мог быть превосходным актером, но все же он, вероятно, ничего не знал. Бернли сомневался, что можно разыграть такой спектакль. Кроме того, следовало учитывать и болезнь, в которую поверг Феликса шок. Она тоже не выглядела симуляцией. Да, он пока верил: Феликс не догадывался о теле в бочке, а значит, мог считаться невиновным. Но что толку в личной точке зрения Бернли? Подобные вещи не решались в одиночку. Истинность заболевания Феликса могли подтвердить только медики.

И потом, если Феликс невиновен, то кого же взять под подозрение? У кого имелся мотив для убийства женщины? Какие вообще мотивы могли существовать для этого? Ответа Бернли не находил. До сих пор никакие улики на возможный мотив прямо не указывали.

Затем его мысли переключились на само преступление. К удушению преступники прибегали не так уж часто. Это был жуткий способ, отвратительный и требовавший относительно долгого времени. Бернли с трудом мог представить себе, чтобы самый закоренелый убийца преднамеренно избрал его и хладнокровно осуществил. Нет, здесь речь, скорее всего, шла о так называемом убийстве на почве страсти, о каких-то самых примитивных инстинктах любви или ненависти. А еще ревности – такое вполне возможно. Он, по своему обыкновению, обдумывал вопрос всесторонне и методично. Да, ревность представлялась наиболее вероятным мотивом.

Его поразила еще одна мысль. Конечно же, удушение даже в порыве ярости могло быть избрано убийцей только в том случае, если под рукой не оказалось никакого орудия. Иначе преступник, человек, имевший какое-либо оружие, пустил бы его в ход. Следовательно, заключил Бернли, в данном случае оружия преступник не имел. Отсюда следовал очень простой вывод – убийство не было предумышленным. Если бы его спланировали заранее, то, уж конечно, подготовились бы более основательно.

Значит, преступление совершили без предварительного умысла и отнюдь не хладнокровно. Некто, оставшись наедине с мадам Буарак, внезапно и совершенно неожиданно оказался охвачен необузданной яростью, неуправляемым гневом. Но что могло послужить причиной такого порыва страсти, кроме острейшего приступа ревности?

Инспектор закурил еще одну сигару, ни на секунду не прерывая своих безмолвных рассуждений. Если он не ошибался относительно мотива, то кто мог быть тем человеком, который так безумно ревновал мадам? Бывший возлюбленный, предположил он. До сих пор о таковом ничего не известно, и Бернли для себя отметил, что необходимо непременно прояснить этот вопрос. При отсутствии сведений о любовнике на ум немедленно приходил муж, и здесь почва для размышлений становилась куда как менее зыбкой. Если мадам завела роман с Феликсом, а Буарак узнал об этом, мотива искать уже не приходилось. Ревность – вполне естественное чувство, которое Буарак должен был испытывать при подобных обстоятельствах. Стало быть, виновность Буарака становилась весьма возможной, и это следовало иметь в виду.

Потом инспектор приступил к осмыслению дела в целом. Он всегда верил, что детали, перенесенные на бумагу, начинают видеться отчетливее. А потому, достав блокнот, взялся за составление списка известных ему фактов, событий в хронологической последовательности, а не в соответствии со временем, когда он узнавал о них.

Первым номером значился званый ужин, устроенный мсье Буараком у себя дома вечером в субботу двадцать седьмого марта. На нем присутствовал Феликс. После того как хозяина срочно вызвали на работу, он задержался, оставшись с мадам Буарак наедине, когда остальные гости разъехались. По свидетельству Франсуа, они пробыли вместе с 23.00 до приблизительно 23.30. Около часа ночи Франсуа услышал, как захлопнулась входная дверь, а спустившись вниз, обнаружил, что оба – Феликс и хозяйка – исчезли. Причем мадам сменила туфли, прихватив с собой шубку и шляпу. Вернувшийся несколько минут спустя Буарак нашел у себя на столе записку, в которой жена ставила его в известность, что сбежала от него к Феликсу.

На следующий день, как предполагалось, Феликс отбыл в Лондон, что подтверждал управляющий отеля «Континенталь», а также констебль Уолкер, случайно подслушав разговор Феликса со своим другом Мартином. В то же воскресенье или в понедельник письмо, написанное, по всей видимости, Феликсом, было отправлено из Лондона в Париж. В нем содержался заказ на скульптурную группу с просьбой прислать ее в столицу Англии. Письмо фирма получила во вторник. В тот же день заказанная скульптурная работа была упакована в бочку и отправлена в Лондон через Гавр и Саутгемптон. Бочка прибыла на вокзал Ватерлоо следующим утром и была получена мужчиной, назвавшимся Феликсом, что почти наверняка соответствовало действительности.

Утром в четверг, то есть днем позже, аналогичная бочка была отправлена с вокзала Чаринг-Кросс на парижский Северный вокзал, где ее дожидался человек под именем мсье Жак де Бельвиль, но, скорее всего, под этим псевдонимом скрывался все тот же Феликс. Всего пятьдесят минут спустя подобная бочка оказалась на товарной станции близ рю Кардине для отправки в Лондон морским путем через Руан. На следующий день, если верить заявлению Феликса, он получил письмо от своего приятеля Ле Готье, напечатанное на машинке, в котором сообщалось о лотерее, о пари и о бочке, готовой к отправке морем. Феликсу надлежало получить ее и доставить в свой дом. Утром в субботу пришла открытка от того же Ле Готье с уведомлением, что бочка находится в пути. В понедельник пятого апреля Феликс забрал груз с борта парохода «Снегирь» у пристани Святой Екатерины и благополучно перевез домой.

Список, составленный Бернли, выглядел так:

Суббота, 27 марта. – Ужин у мсье Буарака. Исчезновение мадам Буарак.

Воскресенье, 28 марта. – Феликс, по всей вероятности, отбывает в Лондон.

Понедельник, 29 марта. – Феликс заказывает у Дюпьера скульптуру.

Вторник, 30 марта. – Заказ получен. Статуэтка отправлена через Гавр и Саутгемптон.

Среда, 31 марта. – Бочка получена на Ватерлоо. Вероятно, Феликсом.

Четверг, 1 апреля. – Бочка, отправленная с Чаринг-Кросс, получена на Северном вокзале. Бочка доставлена на товарную станцию при рю Кардине для перевозки в Лондон.