– Не надо, замолчите! – размахивая руками, выкрикнул старик, тот, что ответил Тулаге. – Заткнитесь все…

Сразу несколько больших люков открылось в потолке, яркий свет хлынул вниз, и Гана увидел с десяток голов, склонившихся над трюмом. Один из матросов что-то сказал другому, раздался смех, затем появилась еще одна голова в оранжево-белом платке…

В дневном свете протянулась тень, силуэт наверху распрямился, резко согнулся, что-то тонкое пронеслось вниз – и старик, пронзительно вскрикнув, застыл, повиснув наискось на подогнутых ногах. Бросок был мощным и очень умелым: длинный багор, пробив грудь раба, вышел из спины в районе поясницы и вонзился в доски так глубоко, что лишь немного накренился, но не упал, когда тело повисло на нем.

Шум стих. Пусть многие почти потеряли человеческий облик – эти люди все еще цеплялись за жизнь.

– И так померла бы, – пискнул вверху голосок тхайца-боцмана. – Старая совсем, слабая. Вытянуть, в облака бросить. Эй, а ты где, чела? – Боцман присел на корточки, глядя вниз. Заметив Тулагу, показал на него и велел стоящим рядом матросам: – Эту сюда, к господине капитане.

Когда люки вверху поднялись, натянулось несколько прикрепленных к скобам цепей. Теперь один из матросов крюком подцепил верхнее звено той, что шла от Ганы, подтянул и, сдвинув зажим на скобе, высвободил цепь.

– Взяли! – сказал он.

Тулага привстал, не понимая, что сейчас будет. Вверху несколько сильных рук схватились за звенья и потянули. Он вцепился в ошейник… и повис, вытянувшись, как тетива. Матросы стали тащить его, Гана захрипел. Тяжелый деревянный квадрат, на котором он лежал, приподнялся, скрипя, выскользнул из отверстия между другими квадратами – под ним обнаружились обычные доски с деревянными крестами-ребрами – и закачался на короткой цепи, прикованной к ногам Тулаги.

Когда его вытащили на палубу, пленнику уже казалось, что голова вот-вот оторвется, отлетит от шеи. Он рухнул на доски, изогнувшись, сипя, сжимая ошейник. Гану схватили за волосы, заставили встать на колени, обмотали длинную цепь вокруг шеи и вручили ее конец.

– Бери-бери колечки, – сказал один из матросов-туземцев, ухмыляясь.

Его окружили трое моряков, низкорослый боцман-тхаец и высокий худой краснокожий с багром в руках. В первый миг Тулага не поверил своим глазам: мужчина с темно-красной кожей – то есть лигроид, уроженец Прадеша! Обитающие в Туманных бухтах восточного побережья и на берегах Оглого моря, они крайне редко покидали родные земли… а этого занесло столь далеко на запад, да к тому же, судя по одежде, он являлся не простым матросом, но помощником капитана.

– Мистера Хахана… – Тхаец повернулся к краснокожему. – К мистере капитане его?

Лигроид невозмутимо оглядел пленника и ответил:

– Да.

Длина нижней цепи едва позволила ему взять в руки тяжелую квадратную плиту, сбитую из плохо отесанных бревнышек. Кольца-кандалы сдавили ноги под коленями, цепь натянулась. Вторая, намотанная поверх ошейника, свешивалась на спину.

Острый конец багра ткнулся в копчик, и Тулага пошел, качаясь под весом плиты, которую из-за слабости едва тащил, неловко прижав к груди. Он миновал работающую у главной мачты помпу, что откачивала мелкий пух из трюма, прошел вдоль стены рубки. Боцман-тхаец и один из матросов топали за ним. Вокруг кипела обычная корабельная жизнь: сновали моряки, раздавались голоса, выкрики, свист. Свежий ветер надувал большой прямоугольный парус, лучи светила посверкивали на эфирных волнах.

По боковому проходу, настилу из широких досок, они обошли шканцы и спустились под палубу; миновав так называемую песочную камеру – помещение, где хранился порох, – остановились перед капитанской каютой. Тхаец распахнул дверь, матрос втолкнул Гану внутрь, и дверь закрылась.

На круглых скайвах капитанские каюты всегда просторны, обычно хорошо обставлены. Это помещение мало отличалось от тех, что Тулага видел на ограбленных им когда-то эфиропланах купцов: красное дерево, кресла с бархатной обивкой, стол, софа с резными ножками.

Капитан, облаченный в пышный халат, сидел на краю софы. Рядом валялся темно-красный плащ, на спинке кресла висел камзол с золотой вышивкой на воротнике и отворотах манжет, у кресла стояли легкие туфли с загнутыми острыми носками. Шапка-туаха лежала на столе.

– Ну так расскажи, откуда ты взялся посреди Беская… – начал капитан и замолчал, уставившись на Тулагу, который, сделав несколько шагов к софе и остановившись, в свою очередь, посмотрел на него.

У грузного мужчины с коротко стриженными, седеющими темными волосами отсутствовал нос. Дырку на лице закрывала свернутая из плотной темной ткани подушечка, которую прижимала идущая почти горизонтально, через щеки, над ушами и по затылку, узкая повязка.

– Ты! – взревел капитан.

Сжимающий тяжелую плиту Гана, бряцая кандалами, успел сделать лишь один шаг назад, когда вскочивший купец-воитель ударил его кулаком в лицо. Пленник повалился на спину, а плита упала на грудь, отчего ребра едва слышно скрипнули, будто прогнулись под ее весом. Он перевернулся на бок, чтобы не наглотаться крови, потекшей из разбитых губ и носа. Закашлялся, фыркая, стараясь прикрыться плитой, – купец в это время прыгал вокруг, потрясая кулаками, то наклоняясь, то выпрямляясь, один за другим нанося удары. Лицо Роллина Грога покраснело, глаза его над повязкой выпучились, короткие волосы стояли торчком, будто иглы имаджинского облачного ерша.

Чуть позже, немного успокоившись, но все еще тяжело дыша, он попятился, затем повернулся спиной к пленнику, скинул халат и стал одеваться.

– Хорошо, что я вчера врезал тебе в брюхо и заставил выплюнуть пух, – сказал капитан. – Было бы жалко, если б ты сдох, и лишь после этого я бы узнал тебя…

Тулага приподнялся, упираясь в пол локтями, медленно сел. Забрызганная кровью плита лежала на его вытянутых ногах. Он провел ладонью по губам и носу, поморщившись, вытер руку о штаны и сказал:

– Владетели изгнали тебя? Но ты не мог купить корабль, нанять команду и собрать серапцев за эти дни…

Роллин Грог, успевший надеть лишь штаны и туфли, развернулся на каблуках, сделал шаг к пленнику, занося кулак, но передумал. Вернувшись к креслу, он взял рубаху.

– Этот корабль – мой. Всегда был моим! – процедил капитан. – Он плавал под рыжим флагом, доставлял серапцев на Имаджину…

– Но купцы не занимаются работорговлей, – удивился Тулага. – Или… А, так ты…

– Да! Никто не знал, что рыжий корабль принадлежит господину привилегированному интенданту Грогу! Мне пришлось навсегда покинуть сушу и поселиться на судне, сделать бывшего капитана первым помощником, чтобы занять его место… Из-за тебя, бродяга, я опозорен, изгнан с Плотов, лишен всего своего имущества, кроме этой скайвы, про которую не знали Владетели!

Этими словами бывший купец, прославленный воитель Роллин Грог, ставший теперь капитаном рыжего корабля, работорговцем, преследуемым законами Суладара, Гельштата, Бултагари и Плотов, вновь распалил в себе ярость и, зарычав, бросился на Гану. Но пока он переодевался, пленник успел смотать с шеи цепь и теперь, приподнявшись, швырнул ее вперед и вверх, ухватив за свободный конец. Получившаяся широкая петля перехлестнула шею Грога. Тулага дернул, опрокинув его на себя, лицом вниз, перебросил через голову вторую петлю, третью, и пока бывший купец, вопя и брызгая слюной, колотил кулаками по его груди и плечам, затянул железную удавку. Они покатились по полу, волоча за собой плиту, ударились о кресло, с грохотом опрокинули его… Купец сучил ногами, хрипел, бил кулаками, но Гана, отвернув лицо, стараясь, чтобы удары не пришлись по глазам, стягивал цепь все сильнее. Губы Роллина начали синеть, удары стали слабее. Он перевернулся на спину, ноги дернулись, капитан широко расставил их, тут же свел вместе. Тулага, лежащий теперь на нем, откинул голову назад, а затем врезал лбом в то место, где когда-то был отсеченный нос, не отпуская при этом цепь… Грог выгнулся, приподнимая противника на себе. Посиневшие губы раскрылись, изо рта вырвалось сипение… Он уже почти умер, когда дверь каюты распахнулась, и ввалившийся внутрь человек ударил багром по затылку пленника.