– Что является противоположностью «нет», Оскар?

– Да, – ответил он.

– Великолепно. Тебе нужно использовать это слово почаще.

– Нет! – Он нахмурился, и мы не удержались от улыбок.

Мои обывательские знания по психологии говорили мне, что Оскар так часто проявлял негативизм и спорил потому, что пытался вернуть себе контроль, брутально вырванный у него теми, кто подвергал его насилию. Он не мог остановить само насилие, сказав им «нет», но мог сейчас проконтролировать другие (пусть менее значительные) вещи в своей жизни. У меня не было возможности наказывать каждый его проступок или проявление грубости, спуская мелкие проблемы на тормозах и сосредотачиваясь на главном – том, что важно для безопасности и хорошего самочувствия в целом. К примеру, Оскар не должен был убирать все свои игрушки вечером, но должен был ложиться и вставать в нормальное время. Я хвалила его за все проявления хорошего поведения, игнорируя небольшие плохие поступки, и предлагала ему стратегии наподобие техники закрытого выбора, когда это было необходимо. Так что в итоге Оскар делал так, как я просила. (Более подробно о закрытом выборе и других стратегиях родительства можно прочесть в моей книге «Счастливые дети».)

Мисс Джордан сказала мне, что Оскар начал «шалить» в школе, как она выразилась. Думаю, для нее было потрясением увидеть, как этот тихий, замкнутый, робкий ребенок внезапно принимается самоутверждаться и делается грубым. Ей сообщили об абьюзе, так что она понимала, почему поведение Оскара ухудшилось. Я полагала, что она сможет с этим справиться – в конце концов, она была квалифицированным учителем. Однако однажды днем она пришла ко мне очень встревоженная и сказала, что в классе произошел инцидент. Когда она после урока рисования попросила Оскара убрать свою работу, как делали все дети, он выругался в ее адрес и впал в ярость. Оскар пинал мольберты и разбрасывал краски. Блузка мисс Джордан была вся в пятнах.

– Это было очень невежливо, – сказала я Оскару, стоявшему рядом с нами, пока мисс Джордан рассказывала о происшедшем. – Я надеюсь, что вы наказали его.

– О нет, – ответила она. – Я бы не стала так поступать. Я понимаю, почему он злится, бедный мальчик. Мы с ним поговорили немного, и, надеюсь, он больше не будет так себя вести.

Мисс Джордан была доброй и чуткой учительницей и, естественно, жалела Оскара, однако прежде небольшая беседа не останавливала его, когда ему хотелось пошалить. Что ж, его поведение в школе было намного хуже, чем дома.

– Я знаю, что это трудно, – проговорила я. – Но Оскар действительно нуждается в границах, для того чтобы вести себя хорошо, как и другие дети. Дома я наказываю его, когда он поступает плохо.

– Правда? – спросила мисс Джордан. По выражению ее лица было видно, что она считала, что я излишне строга с Оскаром.

– Это естественно, что Оскар злится из-за того, что произошло, – сказала я, зная, что он слышит меня. – Но он должен вести себя прилично, как и другие дети в классе. Я разберусь с этим, и, пожалуйста, сообщите мне, если снова произойдет подобное. Будет хорошо, если Оскар увидит, что мы с вами заодно.

– Спасибо, – промолвила мисс Джордан. Затем обратилась к Оскару: – Завтра будет лучше.

Когда мы уходили с детской площадки, Оскар поглядывал на меня с опаской.

– Я знаю, что ты зол из-за того, что произошло, – сказала я. – Но швыряться вещами в школе – плохой способ справиться с этим. Тебе нужно делать то, что говорит учитель. Я лишаю тебя пятнадцати минут игры в саду.

– Мне плевать, – состроив гримасу, ответил Оскар. Однако я знала, что это не так, поскольку сейчас было лето и он обожал играть в саду, отправляясь туда, как только мы приезжали домой из школы.

– Я не люблю тебя, – сказал он, когда я открыла дверцу машины.

– Очень жаль, потому что я люблю тебя. Очень.

– Мне плевать, – проговорил он снова. Потом, пока мы ехали, добавил: – Я правда не люблю тебя. Я не притворяюсь.

Я спрятала улыбку.

– Ладно, но ты все равно будешь делать то, что тебе говорят, и я по-прежнему люблю тебя. – Он высунул язык, но я проигнорировала это.

Дома Оскар сидел в гостиной, уныло глядя в окно, пока не истекли пятнадцать минут и я не открыла двери патио, чтобы он мог выйти. Да, я чувствовала себя злой ведьмой, но вернуть на место границы хорошего поведения означало заботиться о нем, и детям нужно учиться правильному поведению, чтобы они могли стать хорошо воспитанными, ответственными взрослыми. Я не хотела, чтобы то, что случилось, разрушило будущее Оскара. А такое вполне могло случиться. Но я понимала, что мне куда легче справиться с одним ребенком, чем мисс Джордан, у которой их был целый класс. Я делала все возможное, чтобы помочь ей, но у меня было такое чувство, что поведение Оскара должно было стать хуже, прежде чем сможет улучшиться.

Оскар опять начал воровать еду у других детей из пакетов с ланчем, хотя теперь у него не было в этом необходимости – я хорошо кормила его дома, и он всегда завтракал. Одновременно он стал проявлять жестокость в отношении тех, кто был меньше и слабее его. Он толкал их и бил. Хотя это было очень плохо, я видела в его поступках логику: его абьюзеры причинили боль ему, и потому он причинял боль другим. На перемене он угрожал одному мальчику, что порежет его на мелкие куски, и описал это так красочно, что мальчик с плачем убежал, позвав охранника детской площадки, который доложил об инциденте мисс Джордан. Теперь она наказывала за плохое поведение Оскара, запрещая ему выходить на перемены, а я всегда ругала его после занятий, если он в очередной раз вел себя ужасно. Но собственного наказания не добавляла, так как это было бы чрезмерным.

Однажды днем на детской площадке ко мне подошла Элейн Саммер. По выражению ее лица я поняла, что речь идет о чем-то серьезном. Отведя меня в сторону, чтобы нас не могли услышать, она сказала, что один из родителей звонил в школу и жаловался на поведение Оскара. По ее словам, когда ее сын был в туалете, Оскар вошел туда и потребовал, чтобы тот снял трусы и наклонился, чтобы Оскар увидел его зад, или, заявил Оскар, он порежет его на куски. Я была потрясена и испугалась за жертву, хотя понимала, почему Оскар так себя ведет, как понимала и директриса. Он пытался освободиться от того, что с ним сделали, единственным доступным