— Вы, значит, затеваете войну с Венецией?

Капитан издал довольный смешок.

— Войну с Венецией выиграть невозможно. Serenissima — самый удивительный в мире город. Вокруг него нет стен, а жителей это ничуть не волнует. Зачем строить стены, если тебя защищает вода? У венецианцев нет земель — они хорошо усвоили недавний урок Феррары. У них нет армии, только флот. Для сухопутных войн всегда можно использовать наемников, а еще лучше заставить других делать грязную работу, а самим знай подсчитывать прибыль. Вспомни хотя бы Четвертый крестовый поход. Цель венецианцев — деньги, а не земли, их меч — это их торговля. Венецианские весы и счеты опаснее иной армии. — Кангранде прищурился. — Но я-то знаю, как воевать с Венецией.

— Как?

— Их надо задеть за живое. Я бы устроил блокаду флоту, обложил бы торговцев налогами и податями. Папа Климент преподал мне хороший урок. Я бы разрушил всю их торговлю.

— Вы бы объединились с генуэзцами? — удивился Пьетро.

— Ну уж нет! У каждого генуэзца в одной руке кошель, а в другой кинжал. Нет, Пьетро, это мой настоящий план. Я уже показал себя на войне; теперь же все увидят, на что я способен в мирное время. А в качестве примера я использую слова твоего отца. То, что он говорил об империи. Человечество может процветать только в мире, а мир может воцариться только при едином правителе, наделенном от Бога властью начинать войны. Пожалуй, это лучшее определение сильного правителя — человек, готовый развязать войну, чтобы добиться мира.

— Если так, почему было не заключить договор с Падуей два года назад?

— Они не должны знать о моей слабости. И я не могу изменить своей клятве виченцианцам.

Пьетро устроил раненую ногу на передней скамье.

— Значит, на Падую вы не пойдете?

Синие глаза Кангранде сузились.

— Я этого не говорил. Как викарий Тревизской Марки, я первый после императора должен решать судьбу и Падуи, и Тревизо. Однако с тех пор, как германский трон освободился, мне не у кого спрашивать разрешения. Я слышал, они запланировали выборы на следующий месяц, но прямых наследников нет. Значит, смуты не миновать. — Кангранде улыбнулся довольной улыбкой.

— Когда назначат нового императора, вам будет легче справляться.

— А чем плохо нынешнее положение дел? Да, действительно, мне некому помочь, но зато никто и не мешает.

— Что из этого следует для Падуи?

Кангранде потер свои жесткие ладони.

— В конце концов я захвачу и Падую, и Тревизо. Я это знаю, и они это знают. У меня уже есть полномочия, однако только на бумаге. Пока Падуя и Тревизо не станут моими, я не смогу выйти на более широкую арену. Вот этот проклятый дождь гарантирует падуанцам мир — временный мир. Я не возражаю — у меня будет репутация великодушного и справедливого правителя. И они не возражают, потому что им нужно время. — Кангранде ослепительно улыбнулся. «Allegria», — вспомнил Пьетро. — И вообще, им только и остается, что принять от меня мир. Несколько дней назад я с сотней воинов разгромил самую большую армию, какую когда-либо собирала Падуя. Знаешь ли ты, Пьетро, насколько они были уверены в победе? В их палатках и фургонах мы нашли золотые кубки и блюда, серебро, кровати с изысканной резьбой и мягчайшими подушками, корзины, полные изысканных яств, и бочонки с лучшими винами. Можно подумать, падуанцы ехали прямиком на свадьбу моего племянника, а не на войну!

Радуясь откровенности великого правителя, Пьетро слушал с предельным вниманием. Однако нелегко было сидеть смирно всякий раз, когда в ногу вгрызались личинки. Юноше не хотелось ерзать; он еле сдерживался, чтобы не вцепиться ногтями в повязку и не расчесать зудящую рану, и вместо этого возил руками по шершавой скамье, стараясь переключиться. Скалигера манипуляции Пьетро, казалось, не волновали — он теперь расхаживал взад-вперед мимо арки.

— В любом случае, — проговорил Кангранде, вглядываясь во мрак, — если падуанский Anziani[37] не согласится на мир, Дандоло убедит венецианцев отозвать свои денежки. И Падую тогда ждет переворот, уже третий за год. Нет, полагаю, недели через две я пошлю своих представителей в Венецию для подписания договора.

— Почему в Венецию?

— Потому что Венеция в силах навязать свои условия и вдобавок официально держит нейтралитет. Каковы бы ни были личные симпатии венецианцев.

— Тогда почему же вы?.. — Пьетро осекся.

— Почему я сделал Дандоло предметом насмешек? Потому что у него большое будущее. Потому что я не в ладах с Венецией. Захватив Падую и Тревизо, я смогу контролировать их водные пути. Венецианцы до сих пор в себя не пришли после столкновения с Папой из-за Феррары — отлучение от Церкви целого города больно ударило по торговле. Если бы не Дандоло, у них бы и сейчас дела шли неважно. Я унижал Дандоло, потому что он совершил чудо дипломатии. Правда, злые языки утверждают, будто Папа заставил его ползать под столом в собачьем ошейнике.

— Так вот почему у него такое прозвище — Cane!

— Разумеется. Собака и есть. Но Дандоло нам пока нужен или кто-то вроде него. А нынешним перемирием он сможет гордиться. Перемирие добавит ему веса на выборах. Глядишь, следующим дожем станет именно наш Дандоло.

— Кто предложил заключить перемирие?

— Да все. Как только пошел дождь, взятие Падуи стало невозможно. Природная защита города — река — вздулась, а мои люди еще не отдохнули как следует после битвы за Виченцу. — Скалигер прислонился к стене и стал смотреть на дождь. — А вот условия перемирия выдвинул Джакомо да Каррара. Вчера он к нам пришел с готовым соглашением. Каррара знал, что Виченца — именно та уступка, которая мне необходима. Остаток дня мы провели за обсуждением деталей.

Пьетро подался вперед.

— Разве Каррара вправе ставить условия? Он же не подеста!

— Наш Гранде очень умен. Он далеко пойдет. А в Падуе нет централизованной власти. Думаю, Каррара не прочь изменить такое положение.

— Как?

— Он станет незаменимым. У Гранде тоже большое будущее. Сегодня он добился мира, который спасет падуанцев от этих ужасных Скалигеров. А лет через пять вся Падуя будет у него под пятой.

— Получается, что вы способствуете выдвижению человека, который решил уничтожить вас.

— В каком-то смысле да.

— Мне показалось, вы с Джакомо подружились.

— Мы отлично ладим. Гранде мне по душе. И его племянник тоже.

Пьетро счел за лучшее промолчать насчет племянника.

— Но если вы хотите править Тревизской Маркой, вам сначала нужно завладеть Падуей.

— Даже если бы мне было достаточно считаться викарием Тревизской Марки только на бумаге, я бы все равно завладел Падуей. Я просто обязан. Это дело чести.

— А как же соглашение?