– Мы незнакомы, – и протянул руку. – Меня зовут Зак Гилкрист. Я на некоторое время остановился в здешнем пабе, провожу кое-какие исследования, связанные с жизнью Чарльза Обри…

Старик не принял его руки и сам не представился. Улыбка Зака померкла.

– Мне было бы очень интересно поговорить с кем-нибудь, кто жил в деревне в то время… то есть в конце тридцатых годов…

– Я знаю, кто вы. И чего вам надо. Я вас видел, – наконец произнес старик со столь же сильным дорсетским акцентом, как у Димити. – Думал, вы уже уехали, – добавил он таким тоном, словно осуждал собеседника. И вдруг Зак вспомнил: это был тот самый старик, который обедал с женой в пабе в день его приезда в Блэкноул. Тот, который встал и вышел, когда он начал расспрашивать про Обри.

– Вы живете здесь давно, сэр? – спросил Зак.

Старик кивнул:

– Прожил тут всю свою жизнь. Я местный и имею право здесь находиться.

– А я не имею?

– Чего хорошего вы тут делаете?

– Чего хорошего? Ну… книга, которую я планирую написать, сделает Блэкноул известным. Я имею в виду, что хочу показать, насколько важным для жизни и творчества Обри было время, проведенное им здесь…

– И чего хорошего из этого получится? – продолжал настаивать старик.

– Ну, это… не может причинить никому никакого вреда, на мой взгляд.

– Вы так думаете, потому что ничего не знаете, вот и все. Вы не знаете. – Старик засопел, вынул из кармана выцветший зеленый платок и высморкался.

– Ну, я уже кое-что узнал… То есть я пытаюсь узнать. Прошу поверить, что я здесь с самыми лучшими намерениями. Я приехал как исследователь творчества этого художника. У меня и в мыслях нет кого-нибудь обидеть. – Он постоял, задумавшись на секунду. – А ваше имя случайно не Деннис, нет?

Старик поколебался, раздумывая, стоит ли отвечать, а затем отрицательно мотнул головой.

– Никогда не знал никакого Денниса. Во всяком случае, здесь, – добавил он, и в его голосе невольно прозвучала нотка любопытства. – А какое отношение имеет этот Деннис к тому, чем вы тут занимаетесь?

– Что ж, я был бы счастлив сесть и обсудить с вами мои исследования, если вы согласитесь поговорить со мной о жизни здесь в тридцатые годы… – улыбнулся Зак. Старик молчал, покусывая нижнюю губу. – Я уже несколько раз очень плодотворно говорил с Димити Хэтчер, – сказал Зак, надеясь убедить старика, но это имя произвело совершенно противоположный эффект.

Морщины на лице собеседника обозначились четче, сделав его выражение еще более решительным.

– Мне нечего сказать вам о Димити Хэтчер! – огрызнулся он, и в его голосе была боль.

Зак удивленно моргнул:

– Ну ладно. На самом деле я интересуюсь не ею, а Обри… – Но едва он произнес эти слова, как тут же понял, что они больше не соответствуют действительности. Любопытство Зака по поводу жизни Димити сильно возросло с тех пор, как он впервые с ней встретился, и продолжало расти всякий раз, когда они разговаривали, всякий раз, когда она не желала говорить о каких-то вещах или когда что-то приводило ее в замешательство. Или когда она лгала. – Могу я хотя бы узнать ваше имя? – спросил он.

Старик вновь помолчал и подумал, прежде чем ответить.

– Уилфред Кулсон, – сдался наконец он.

– Хорошо, мистер Кулсон, вы знаете, где меня найти, если передумаете. Я действительно был бы очень благодарен за любую помощь, которую вы могли бы мне оказать, даже если какие-то воспоминания, возможно, покажутся вам не имеющими отношения к делу. Случаи из жизни, все что угодно. Димити уже рассказала мне о ее любовной связи с Чарльзом Обри… – сказал Зак наугад, надеясь на ответную реакцию.

– Любовная связь? О нет. – Глаза Уилфа Кулсона вспыхнули, словно он пробудился от спячки. – Это была не любовь.

– Вот как? Но… Димити, похоже, расположена думать совсем иначе…

– То, что она думает, и то, что есть, не всегда совпадает, – проворчал старик.

– Так что, по вашему мнению, было между ними, если не любовь? Как вы считаете? – спросил Зак, но Уилф Кулсон только нахмурился, глядя мимо Зака, куда-то в темный зал паба, и внезапная волна печали захлестнула его.

– Это была не любовь, – повторил он, затем повернулся и пошел прочь неверными шагами, оставив Зака ломать голову над столь категоричным заявлением.

Был еще только ранний вечер, но Заку уже хотелось есть, поэтому он заказал ужин и сел за стол, который стал его постоянным местом, на мягкой скамейке у западного окна, выходящего на главную улицу деревни. Он ждал, пока загрузится ноутбук, когда грубый мужской смех наполнил паб и в него неспешно вошла группа из четырех мужчин. Зак не обратил на них особого внимания, но Пит Мюррей положил кулаки на барную стойку и напряг мускулы с самым решительным видом.

– Гарет, ты знаешь, что я не стану тебя обслуживать, так зачем пришел? – сказал он.

– Что, вход сюда мне все еще запрещен? Так это ж было черт знает сколько месяцев назад, – возразил тощий человек со сверкающими глазами и хмурым, изможденным лицом, выражающим глубокую подозрительность и неприязнь. Определить возраст говорившего было невозможно. Ему могло быть и двадцать, и сорок. Позади него стоял невероятно массивный мужчина, высокий и бородатый, одетый в линялую лиловую рубашку, которая выглядела до странного мило на его огромном торсе. Зак заметил, что она у него грязная. От всей четверки исходил запах давно не стиранной одежды и рыбы.

– Запрещен – значит, запрещен. До тех пор, пока я не скажу, что он разрешен.

– Ну, тогда что, скажешь это или как? – Худой угрожающе наклонился в сторону стойки. Рядом с ним маячил верзила в лиловом, брови которого были опущены так низко, что прикрывали глаза.

– Вход запрещен, – произнес Пит Мюррей, и Зака восхитил уверенный тон его голоса. – Идите куда-нибудь еще.

Разговоры вокруг барной стойки стихли, когда четверо мужчин остались там, где находились. Наступило тревожное молчание. Затем худощавый мужчина засунул руки в карманы и отвернулся. На его лице заиграли желваки.

– На что вы тут пялитесь, черт вас подери? – окрысился он на двух женщин средних лет, сидящих за столиком с бокалами спритцера[54].

Сказав это, он прошел мимо них к выходу. Женщины обменялись испуганными взглядами.

– Прошу прощения, леди. Как насчет того, чтобы выпить еще по бокалу за счет заведения? – предложил хозяин паба после того, как четверка бузотеров удалилась.

– Кто были эти парни? – спросил Зак, когда Пит немного позже принес ему еду.

Тот вздохнул:

– Толстый и худой – это Джеймс и Гарет Хорны. Они братья, оба рыбаки. Других двоих я не знаю. Наверное, просто их собутыльники. Ну а братья Хорн… Согласитесь, в каждой деревне есть свои охламоны. Разве не так? Когда они еще были детьми, то писбли на домах непристойные слова, нюхали клей и громили телефонную будку. Когда они начали рыбачить, то немного успокоились, но потом стали ходить слухи, будто они занялись серьезными наркотиками, а весной я застукал Гарета за тем, что он продавал их здешней молодежи за моим пабом. Они успели смыться и избавиться от товара до того, как их поймала полиция, но я решил запретить им вход сюда пожизненно.