– Третьим ярким моментом можно назвать тот период, когда непосредственно с вашей помощью экономика позднего СССР фактически начала становиться рыночной и когда именно вами, а не младореформаторами – как принято думать – были заложены законодательные основы нынешнего отечественного рынка.

– Та, условно говоря, перестроечная концепция экономической реформы претворялась в жизнь Правительством Рыжкова, где я работал его заместителем и как раз отвечал за реформы в экономике, с 1989 по 1991 год. Мы многое успели сделать. Получила развитие кооперация – первый уход из-под монополии государственной собственности. Мы приняли решение о создании сети коммерческих банков, которое и было реализовано в тот период. Приняли целый ряд законодательных актов о собственности, о земле, об аренде, о подоходном налоге и налоге на прибыль, о малых предприятиях и предпринимательской деятельности, о демонополизации экономики и ее разгосударствлении. Был принят закон о Центральном банке СССР, в результате банк был выведен из-под власти Правительства и стал самостоятельным. Кстати, когда наступило время гайдаровских реформ, тогдашнее правительство просто взяло наш текст по Центробанку и приняло по нему «свой» закон. Иногда мы работали и на опережение – было сложное время, шла дискуссия внутри самой власти: одни хотели реформ за 2–3 года, другие не хотели никаких реформ. К примеру, помню, возникла полемика о необходимости создания акционерных обществ. Первый опыт был с КамАЗом. Мне позвонил Рыжков и сказал: «Есть записка с просьбой разрешить акционирование КамАЗа. Какое ваше мнение, Леонид Иванович?» Я говорю: «Дайте мне шесть часов, я отвечу». Я связался с государственной Комиссией по экономической реформе, которой я в должности зампреда Правительства руководил, мы эту ситуацию обсудили и решили поддержать КамАЗ. Но закона об акционерных обществах, который должен был принять Верховный Совет СССР, еще не было! И тогда мы приняли специальное постановление Правительства о создании в КамАЗе акционерного общества с распределением долей – они настаивали, чтобы 50 % находилось в распоряжении Татарстана, – «впредь до принятия Закона об акционерных обществах».

– Почему же сорвался эволюционный путь перехода советской экономики к рыночным принципам, в результате чего народу пришлось вкусить все прелести дикого капитализма?

– Да, это был один из шансов нашей страны пройти реформы нормальным путем, без шоковой терапии. К сожалению, шансом неиспользованным. Я отработал полтора года в этой своей должности: пришел 1 июля 1989 года, а ушел в декабре 1990 года, когда Рыжков получил инфаркт и практически прекратил работу на посту председателя правительства. Меня уговаривали остаться и в следующем правительстве, но я сказал, что работать с ними не буду, и вернулся в Институт экономики. Дальнейшие события в стране хорошо известны… Но я хочу подчеркнуть вот что. Пока Рыжков возглавлял союзное правительство, баланс политических сил между горбачевским СССР и ельцинским РСФСР был устойчивым. Рыжков в свое время ведь был генеральным директором Уралмаша, а Ельцин в то же время лишь начальником стройтреста в Свердловске. И в разговорах пара на пару – Горбачев – Рыжков и Ельцин – Силаев – перевес был на стороне Горбачева за счет Рыжкова. Но когда вместо Рыжкова правительство возглавил Павлов, ситуация изменилась. А когда Ельцин осенью 1991 года и вовсе стал отменять решения президента СССР, я понял, что Горбачев обречен. Он мог уйти раньше или позже, но судьба его была предрешена. Потом последовала галопирующая инфляция, огромные потери сбережений граждан, которые так и не были возвращены населению; в 1992 году цены выросли в 26 раз. Дефолт 1998 года – это тоже не случайное явление, а закономерный, логичный результат той экономической стратегии, которую все это время осуществляло правительство России в лице всех своих премьеров: Гайдара, Черномырдина, Кириенко.

– Правда ли, что после возникновения у вас разногласий с Горбачевым он в отместку прислал к вам в институт экономики, которым вы уже тогда руководили, комиссию во главе с Гайдаром?

– Нет, это было дело не Горбачева, а скорее Шаталина. Шаталин тогда был академик-секретарь Академии наук СССР по отделению экономики, он и прислал Гайдара, с которым в то время писал совместные научные работы. Гайдар был здесь, проверял. Я высказал ему несогласие со многими его оценками по факту проверки. Мне ведь к 1988 году было сложно что-то быстро принципиально поменять в таком большом институте, изменить научные концепции, а Гайдар копался в основном в старых материалах, написанных еще до моего прихода в институт в 1986 году: брал старые авторефераты, диссертации, какие-то другие наивные с точки зрения науки материалы – придирался. Одновременно Гайдар присмотрел способных людей в моем институте и забрал их с собой: в частности, Владимира Мау – ныне ректора Академии народного хозяйства.

– Правда ли, что после критики горбачевской концепции ускорения на знаменитой XIX партконференции вокруг вас образовался вакуум, который решился нарушить лишь Николай Иванович Рыжков?

– Горбачев тогда сделал доклад, и началось его обсуждение. Первые выступления оказались довольно дежурными – по существу, самоотчет. Скучно было. Я послал записку с просьбой выступить, мне дали слово, и я пошел на трибуну. Материал у меня был готов. Я сказал о том, что экономика страны нуждается не столько в увеличении темпов экономического роста, сколько в структурной перестройке. Привел цифры и добавил, что из застойного периода мы еще не вышли и я не поддерживаю соединение в одном лице должностей секретарей обкомов и председателей исполкомов. Горбачев после моего доклада срочно вызвал начальника Госкомстата Королева и велел ему проверить мои цифры. Королев все подтвердил. Тогда Горбачев выступил сам, обвинив меня в экономическом детерминизме. Наутро стенограмма заседания партконференции будет опубликована в «Правде» и об ответе Горбачева узнают все. А тогда в перерыве я, как всегда, вышел в подъезд Дворца съездов покурить – ни один человек ко мне не подходит. Никто! Спустя какое-то время из здания Совета Министров идет Рыжков. Подходит ко мне, здоровается: «Надо поговорить, зайди после конференции ко мне». Я зашел. Николай Иванович пригласил меня поучаствовать в нескольких заседаниях правительства, после чего у меня с ним наладились хорошие деловые отношения. Рыжков проявил себя в этой ситуации как нормальный, не поддающийся никаким интригам человек. С его стороны это был человеческий поступок.

Москва, март 2010 г.

Петраков Николай Яковлевич – директор Института проблем рынка РАН, академик РАН. Родился 1 марта 1937 г. в Москве. В 1990–1991 гг. помощник Генерального секретаря ЦК КПСС (с апреля 1990 г. – помощник Президента СССР) по экономическим вопросам.

– Говорят, в Советском Союзе был «водочный» бюджет и, мол, люди оттого так сильно и пили… Получается, антиалкогольная кампания была оправданна?

– Во времена Советского Союза государство собирало огромные деньги – до 30 % бюджетных доходов – в виде налогов с оборота с этого вида товаров, и у нас действительно был «водочный» бюджет. Многие это критиковали, и в результате, благодаря Лигачеву, у нас стал дефицитный бюджет. А сейчас этот вид дохода государство вообще практически потеряло – акцизные марки не дают и близко той прибыли, которую давала государству во времена СССР продажа водки.