легитимизировать и защитить экономическое неравенство. Во многих случаях как раз существование такой идеологии сделало допустимым тип поведения, ведущий к неравенству достижений в бизнесе. По крайней мере представляется вероятным, что человеческие качества и типы поведения, необходимые для освоения североамериканского континента, стимулировали возникновение идеологии, способной легитимизировать состояние нарастающего неравенства.

Этика Нового Завета и современный мир

Этика Нового Завета стремилась обеспечить разнообразие человеческой жизни в мире, полном завистливых людей и вряд ли способном превратиться в общество равных. Общество, в котором все причины для зависти исчезли, не нуждалось бы в моральной проповеди христианства. Снова и снова мы встречаем притчи, совершенно явно посвященные аморальности греха зависти. Возлюби ближнего своего как самого себя – именно потому, что это защитит его от нашей зависти и враждебности. Естественно, очень важно избегать некоторых наглых и вызывающих жестов, например расточительности, – но не значимой деятельности, праздников и достижений – для того, чтобы умиротворить завистников. В таких местах Новый Завет почти всегда упоминает завистника, призывая его, в той степени, в какой он является зрелым человеком и христианином, примириться с неравенством людей.

На Западе историческое достижение этой христианской морали состоит в том, что она поощряла и защищала творческие силы человека и, возможно, прямо повлияла на их развитие, ставшее возможным благодаря контролю над завистью.

Однако завистникам удалось извратить эту мораль, приспособив послание христианства в собственных целях. Мрачная, аскетическая мораль настойчиво нашептывает радостному, удачливому или успешному человеку: «Почувствуй свою вину, устыдись – ведь те, кто ниже тебя, завидуют тебе. Ты виноват в их зависти. Сам факт твоего существования заставляет их грешить. То, что нам нужно – это общество равных, так, чтобы никто никому не завидовал». Таким образом, завистники больше не должны сдерживать себя, контролировать свои эмоции и упражняться в любви к ближнему; измениться должна их жертва – измениться к худшему, по мерке, предложенной завистью.

Но роль Нового Завета не сводится просто к победе над завистью, которую проповедуют недвусмысленные притчи, показывающие, что завистливый человек неугоден Господу, но не объясняющие, почему нужно соглашаться с царящим в этой жизни неравенством положения, возможностей и счастья, а не злиться на него. В эсхатологическом плане угнетенным, несчастным и жертвам судьбы также говорится следующее (возможно, для того чтобы помочь им преодолеть зависть к более удачливым знакомым и современникам): «После смерти вам (может быть) уготовано царствие небесное, в котором все (кто сумел туда попасть) будут равны. Все люди равны перед Господом, все равно, королями или нищими они были в этом мире; более того, у бедных больше шансов попасть на небо».

Но и здесь завистникам удалось присвоить послание Нового Завета. Эта доктрина, постепенно приобретшая светский характер, превратилась в призыв к установлению эгалитарного общества, к достижению выравнивания, единообразного состояния здесь и сейчас, в этом мире. Чтобы придать себе респектабельности, эгалитарная утопия прикрылась оболочкой Нового Завета. Поскольку все будут равны перед Господом (и были созданы равными ab initio с целью окончательного трансцендентного равенства), то здесь, на земле, все должны быть настолько равны, насколько это возможно. Без софистических уверток эту доктрину совершенно невозможно совместить с Новым Заветом. Не следует также упускать из виду, что реализация идеи эгалитарного общества сделала бы христианский этический контекст в высокой степени избыточным[191].

Глава 10. Завистливый человек в литературе

Вероятно, название «Зависть» носят только два романа – русский и французский – и один немецкий рассказ. Однако «Билли Бадд», последнее произведение Германа Мелвилла, также заслуживает этого названия. Это, вероятно, наиболее значительная из предпринятых в литературе попыток анализа проблемы зависти в человеческой жизни.

Герман Мелвилл

Повесть начинается с рассказа о том, как Билли Бадд, высокий, светловолосый, симпатичный матрос с торгового судна, был завербован в королевский военно-морской флот. Его капитан жалуется морскому офицеру на потерю, которую это для него означает. В Бадде он теряет одного из лучших матросов, к тому же такого, который своим добрым нравом и добросовестностью превратил собравшийся на борту дикий сброд в мирную команду. Когда Бадд впервые появился на судне, говорит капитан, его невзлюбил только один человек, довольно мерзкий тип[192]. Капитан ясно формулирует его мотивы: зависть к новичку из-за того, что он так полюбился всем остальным. Однако после того, как этот негодяй попробовал напасть на Билли Бадда, а тот его основательно отделал, он тоже стал его другом. Капитан боится беспорядков на борту, если судно покинет миротворец Бадд. Но, что характерно, Бадд добровольно позволяет себя завербовать.

Мелвилл описывает Бадда не просто как исключительно красивого и искусного молодого моряка – нам также сообщают, что он, вероятно, найденыш аристократического происхождения. Но у него есть мелкий недостаток – в минуты сильного душевного волнения он теряет дар речи. Виновником гибели Бадда становится каптенармус Джон Клэггерт. Описывая подробности присхождения и гражданской карьеры Клэгерта, Мелвилл дает понять, что это человек, дышащий злобой по отношению к обществу и к жизни в целом.

Билли Бадд быстро сходится с товарищами по кораблю. Он популярен и, кроме того, выполняет свои обязанности предельно добросовестно. Став в самом начале своей службы свидетелем наказания матроса плетьми за мелкую провинность, Билли старается не привлекать внимания начальства. Но скоро он замечает, что с ним все время происходят странные случаи. Его тщательно уложенная сумка оказывается в беспорядке. Злоба неодушевленных объектов постоянно препятствует его стремлению быть образцовым моряком. Он обсуждает это со старым матросом, который объясняет ему, что на него взъелся каптенармус. В это Билли не может поверить, ведь товарищи рассказали ему, что каптенармус называет его не иначе как «милым и славным малым». У Клэггерта всегда находятся для Билли улыбка и ласковое слово.

Мелвилл несколько раз описывает гримасу зависти и ненависти, искажающую черты каптенармуса, когда он знает, что его не видит ни его жертва, ни другие матросы. Мелвилл также размышляет о том, что жертва, избранная завистником, редко способна обнаружить намерения и чувства своего преследователя по его поведению или выражению лица. Рессентимент и зависть – это такие враждебные чувства, которые легко скрывать; а скрыть их часто бывает необходимо для того, чтобы замысел завистника увенчался успехом.

Билли Бадд, который у Мелвилла воплощает все доброе, невинное и безвредное, не может понять, почему Клэггерт, которому он стремится понравиться, образцово исполняя свои обязанности, преследует его своей завистью только оттого, что он, Билли, таков, каков он есть. Поэтому до того, как изложить сами трагические события, Мелвилл вставляет в повествование анализ зависти.

После того как Мелвилл показал читателю