– Черт! – Гюнтер в ярости опустил глаза и затряс ногой. Похоже, Псих решил заняться сексом с его сапогом.

– Псих! Хватит! – Я схватила пса за шкирку, чтобы привести его в чувство. – Пойдемте в другую комнату, – предложила я. – Вы просто ему понравились. Сейчас я его прогоню.

Я вышвырнула Психа на улицу, а сама выбежала на дорогу – притормозить пикап. Но это была всего лишь одна из наших “тойот”. За рулем сидела Шарон.

– Здесь Гюнтер из УВК ООН, – прошипела я. – Ты можешь спуститься и попросить их спрятать пикап ООН?

– Хорошо, – бодро ответила она. – Мне только нужно заехать в магазин, но я передам.

Я вернулась в столовую. Гюнтер раздраженно ходил взад-вперед. Я чуть-чуть приоткрыла холодильник и выудила две банки колы.

– Извините, что никто не вышел вас встретить.

– Это был очень необычный прием.

– Андре не с вами?

Вот черт! В пепельнице на столе лежал недокуренный косяк и распотрошенная пачка папирос.

– Нет, он уехал в порт.

Я накрыла пепельницу рукой. Интересно, он заметил? Вроде нет.

– Да? Что он там делает? Не хотите сесть? Я только поищу чайник!

Атрибуты наркопритона отправились в помойку. Поиски чайника не увенчались успехом. Я зачем-то взяла грейпфрут и протянула его Понтеру, который уселся на стул. Он странно на меня посмотрел. Разговор не клеился. Похоже, Гюнтер проводил спешный рейд по лагерям с целью поднятия морального духа персонала. Я начала рассказывать ему о наших проблемах. Снова раздался шум колес. Я взмолилась – только бы это был О'Рурк! Или хотя бы не Бетти.

– Вот видите, – говорила я Гюнтеру, – мы продержимся всего три недели.

Хлопнула дверь. Женский голос. Мужской голос. Голос О'Рурка. Хорошо. Вот только в женском голосе слышались истеричные нотки. Голоса становились все слышнее – они направлялись в столовую. Если Шарон не застала их, задержавшись в магазине, они понятия не имели, что я все еще здесь.

– Ты спишь с Рози. Я знаю, не отрицай.

Это была Линда. Они стояли у столовой. Я в ужасе взглянула на Понтера. Он уставился на меня.

До меня донесся голос О'Рурка – спокойный, рассудительный. Но я никак не могла разобрать, что же он говорит.

– Только потому, что... в Кефти с Рози... сплю с Рози.

– Не понимаю, как ты можешь такое говорить. Как ты смеешь! – кричала Линда.

– Но... какое... к тебе? – Я все еще не могла понять, что он говорит.

– Прямое.

Они уже почти вошли в столовую. Я приросла к полу.

– Но ты – не моя девушка. Между нами ничего нет. Я никогда не говорил, что еду к тебе. Ничего не обещал. Это было бы неправильно.

Мысли бесновались в голове. Они зашли на кухню.

– Ты спал с ней, да? Признайся. Ты спал с ней.

– Линда, перестань.

– Я спинным мозгом чувствую, что ты трахал нашу администраторшу всю вашу разведывательную поездку в Кефти, и, учитывая наши отношения в прошлом и то, что мне придется работать с вами обоими, думаю, я имею право знать правду.

– Нет, не имеешь. – Они уже входили в комнату, где сидели мы.

– Ты трахнул Рози. Не отрицай. Когда это произошло? Где?

– Хорошо. Ты сама этого хотела. Да, я трахнул Рози. Два дня назад. В пустыне. На куске брезента, – сказал он, и тут они появились в дверях. Мы с Понтером уставились на них с широко раскрытыми ртами.

О'Рурк попытался сделать вид, будто ничего не было. У него почти получилось.

– А, у нас гости. Привет! Рад познакомиться. Меня зовут Роберт О'Рурк, я должен занять место главного врача в Сафиле. Это Линда Брайант, медсестра и диетолог.

– О'Рурк, Линда. Это Понтер Бранд, – я отчаянно вступила в игру, – комиссар ООН по делам беженцев в Намбуле. – О'Рурк в ужасе взглянул на меня. – Понтер, это Роберт О'Рурк, наш новый доктор, прямиком из Соединенных Штатов. Линда Брайант. Она работает у нас уже два года. Вы не видели чайник?

Я попыталась вызвать Линду или О'Рурка на кухню и тайком попросить их избавиться от пикапа, но у Линды был такой вид, будто она в любую секунду разрыдается. К тому же от испытанного шока она не могла сдвинуться с места. А О'Рурк с упорством маньяка пытался отвлечь Понтера – никогда не слышала, чтобы он так много разговаривал. В руке он держал ключи, беззаботно поигрывая ими. Я принесла напитки. Понтер с ума сойдет. Я пошла на кухню. Значит, между ними ничего нет? Вернулась в комнату. Вдруг подъехала еще одна машина. И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, в столовую ворвался Генри и заорал:

– Привет! Я тут пригнал ооновский пикап, как заказывали. Это вы из ООН? Спасибо, что одолжили нам пикап. Молодец. Большое спасибо.

О'Рурк взял инициативу на себя и рассказал Понтеру правду о происшествии в Кефти. Как ни странно, он не рассердился, скорее был озадачен. Он слушал нас, с озабоченным видом разглядывал фотографии и таблицы и задавал много вопросов. Он придерживался мнения, что нашествие саранчи затронуло лишь некоторые районы, и стал спорить с нами по поводу количества беженцев, направляющихся в Сафилу. Но сам факт, что он был здесь и разговаривал с нами, означал, что он признает проблему.

Понтер захотел осмотреть лагерь, и там, слава богу, все было в порядке. В спасательном центре матери сидели рядами и кормили малышей с ложечки из оранжевых пластиковых стаканчиков. Мы стояли за котлами. И тут позади нас кто-то отчетливо произнес:

– Ты спишь с Рози?

Это была Сиан. Очевидно, она стояла по ту сторону тростниковой стены.

– Признавайся!

Я была в шоке. Какой дьявол в них сегодня вселился?

– Разумеется, нет, ты что, ненормальная? – раздался голос Генри. – Она для меня слишком старая.

– Но ты все время с ней.

– Сиан, идиотка, я же ее ассистент.

– Почему мне нельзя переехать в твою хижину?

– Там нет места, лапочка.

– Это потому что у тебя роман с Рози, да?

Гюнтер уничтожающе посмотрел на меня.

– Сиан, я не сплю с Генри. Генри, я не старая, – сказала я сквозь стену и одарила Гюнтера лучезарной улыбкой. – Пойдемте, Гюнтер?

Завершающим аккордом стало появление Абдула Джербила – в развевающейся джеллабе и съехавших набок очках. Он ворвался в лагерь, когда мы с Гюнтером следили за распределением сухих рационов. Брызгая слюной от злости, он выложил все, что думал об истории в Кефти, – об убитых солдатах, взорванной “тойоте”, ноге Мухаммеда, моей полной безответственности, безрассудстве, неуважении к власти. В конце Абдул назвал меня самовольной дурой и заявил, что я не имею права занимать должность администратора.