Тот недовольно оглянулся и нетерпеливо топнул ногой:

– Да, мадам, в чем дело?

– Раненые не могут больше ждать, сэр. Все повязки грязные, необходимы болеутоляющие средства.

– О Господи! – воскликнул интендант, снова топнув ногой. – Де Грасс приказал мне в первую очередь организовать пекарни, а все необходимое для этого до сих пор находится на Чиспике!

Женевьева поняла, что от Бланшара ждать помощи бесполезно. Этот раздражающе суетливый, лишенный точности и спокойствия человечек чувствовал себя в Вирджинии так же неуютно, как комнатная собачка на охоте.

Девушка посмотрела на Калвина: раненый уже начал впадать в забытье и тихо стонал. Неподалеку от них врач перевязывал солдата с обожженным лицом и проклинал все на свете, сетуя на нехватку лекарств и перевязочного материала.

– Что вам необходимо, сэр? – тихо спросила его Женевьева.

Доктор с гримасой отчаяния взглянул на пациента, затем посмотрел на девушку и поднял глаза к небу:

– Чудо, мадам. Вот что нам необходимо.

Женевьева кивнула головой в сторону гавани:

– Как вы считаете, нам поможет что-нибудь из корабельных припасов?

– Да, здесь от них пользы было бы гораздо больше, чем на корабле.

Эти слова послужили для девушки необходимым толчком к действию. Женевьева бросилась на пристань и, подобрав юбки, залезла в маленькую лодочку. Позади раздались гневные крики Бланшара, но она уже что есть силы гребла к французскому кораблю.

17 октября выстрелы союзных пушек разорвали рассвет, сея смерть среди британских солдат, которые в панике метались по своему разрушенному форту. Бушевавшая всю ночь непогода не позволила генералу Корнвалису вовремя переправить передовые полки через бухту в Глочестер.

Рурк сидел со своим отрядом в грязном окопе. За последние две недели он уже побывал в двух перестрелках, убив при этом столько англичан, что об этом даже не хотелось думать. Американские солдаты воевали хорошо. Эти крепкие, закаленные в боях парни изучили каждую пядь своей земли и умело пользовались этим.

Во время взрыва Рурка слегка ранило в голову, и повязка теперь постоянно сползала ему на глаз, мешая целиться. Однако он начинал подозревать, что перестрелки скоро прекратятся, и не придется больше рыть окопы.

Американцам оставалось только смотреть, как артиллеристы стреляют из пушек. К девяти часам прекратился ответный огонь. Потянулось томительное ожидание. Наконец эта скука была прервана появлением на разрушенном парапете британских укреплений человека в красном мундире. Он отчаянно бил в барабан, но звук тонул в артиллерийском салюте союзников. Все затаили дыхание. Каждый из них, будучи опытным солдатом, понимал, что означает барабанная дробь.

Вскоре, вяло размахивая белым платком, появился офицер. Вместе с барабанщиком он медленно направился к американским позициям.

Пушки замолчали. Рурк никогда еще не слышал такой глубокой тишины, нарушаемой лишь меланхоличным стуком барабана.

– Эй, приятель, – прошептал рядом с ним француз. – Сейчас начнутся переговоры.

Тишина, опустившаяся в ту ночь на Йорк, отнюдь не казалась мирной. Рурк лежал без сна, размышляя о том, что в любую минуту последний, случайный британский снаряд или пушечное ядро могут попасть в середину американских позиций и убить его. Это было особенно нелепо именно сейчас, когда конец войны так близок. Рурк поднял глаза к сверкающему на прохладном чистом небе великолепному ожерелью из звезд и постарался выбросить подобные мысли из головы.

На заре хриплая музыка шотландцев 76-го полка прохныкала салют союзникам. Королевский оркестр французского полка тут же сыграл победный ответ.

Рурк забрался вместе с товарищами на парапет, чтобы получше видеть столь необычное зрелище. Он старался вызвать в себе злость и ненависть к врагам, но не сумел обнаружить в душе ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эти чувства.

Изрытое, неопрятное поле битвы – вот все, что еще говорило об уродливом лице войны.

Рурк посмотрел по сторонам и вздрогнул от утренней прохлады. «Возможно, – сказал он себе, – триумф придет позже, когда состоится формальная капитуляция». А пока ему оставалось лишь наслаждаться тишиной да мыслью, что скоро он отправится домой.

Некоторые американцы уже оставили позиции. Конечно, велико было искушение уйти вслед за ними, но Рурк вспомнил слова Женевьевы: «Все, через что ты прошел… обретет смысл, если ты доведешь начатое дело до конца», поэтому он лишь смахнул пыль со своего испачканного мундира и начистил сапоги.

Готовясь встретить побежденных британцев, американцы и французы образовали вдоль Хэмптон-Роуд двойную линию. Наконец те вышли из Йорктауна под звуки марша «Мир перевернулся вверх тормашками».

Рурк заметил, что англичане стараются держаться ближе к французской линии, не обращая внимания на американские позиции. Казалось, они хотели таким образом несколько уменьшить свой позор, сдавшись французам, а не Континентальной армии.

«Ничего удивительного, – подумал Рурк. – Это же забавно, что самая мощная в мире военная машина побеждена кучкой оборванных, непокорных бунтовщиков».

Однако американцы не желали, чтобы их игнорировали. Оркестр грянул «Янки Дудл», заставив англичан, так долго относившихся к ним с презрением, повернуться лицом к американской линии.

И вот прозвучал приказ о сдаче оружия. Англичане принялись грубо швырять свои ружья в кучу, стараясь повредить их. Заметив это, генерал Линкольн, второй человек в войсках после Вашингтона, что-то отрывисто скомандовал, и неповиновение тут же было пресечено: оружие стали складывать с меньшей яростью.

Рурк стоял до последнего, глядя на серебристо-коричневую кучу мушкетов, слушая проклятия и рыдания поверженных британцев. Он не ушел, пока не закончилась вся процедура.

К Йорктауну подходили все новые и новые силы Вашингтона. Все вражеские отряды к этому времени уже сдались в плен или разбежались. Праздновать победу и пить начали уже в день капитуляции.

Настроение у Рурка было не менее праздничным, чем у тех, кто хлопал друг друга по плечам и шумно бражничал в честь победы. Но он радовался более спокойно и неторопливо собирал свои пожитки, готовясь к путешествию домой, в Дэнсез Медоу.

За этим занятием и застал его Нил Кумз.

– Уже уезжаешь? – спросил Кумз, наклонив голову так, что шляпа съехала набок. – А мы только начали новую партию ямайской водки.

Рурк покачал головой:

– Я уже выполнил свою работу и отправляюсь домой, чтобы как следует сыграть свадьбу и воспитать сына настоящим американцем.

Господи, как хорошо прозвучали эти слова! Большего Рурк не мог и желать.

Однако, когда он устало тащился по дороге, на него внезапно нахлынула волна одиночества: путь в Дэнсез Медоу был долгим, и не очень-то приятно было преодолевать его одному.