не стану. Это уже глупость, Снежана, страдать здесь и жалеть себя. Если ты любишь моего сына, то простишь, что бы между вами не произошло. Я не обожаю слепо Игната, знаю, что он бывает слишком робок, а порой и груб. Но я уверена в том, что он никогда в жизни не поднимет руку, что я считаю непростительным. Всё остальное можно простить. В своё время я смогла простить любимому парню измену. Пусть это грызло, пусть было больно, пусть обида разъедала изнутри. Но тогда я решила, что я лучше буду вытравливать эту боль из сердца рядом с любимым мужчиной, чем буду съедать себя изнутри вдали от него.

Я всхлипываю и начинаю плакать, понимая, что мне нужно вернуться. Понимаю, что женщина права абсолютно во всём. Я слишком сильно привыкла себя жалеть. Я поймала себя на мысли, что даже забыла, что значит быть счастливой. Забыла, как это, не плакать хоть один день. Я будто боялась… боялась, что не будет больше причины жалеть саму себя. Поняла, что я больше себя накрутила.

И призналась самой себе, что уезжать не стоило. Да, Игнат был очень груб и резок. Но всего раз. Я ведь сама кричала ему о том, что его ненавижу. Разве я сказала ему правду? Нет. Я была зла, раздавлена, поэтому я кричала те слова, которые должны были причинить ему боль.

— Через неделю я вернусь сама, тётя Наташа, — пряча глаза и сгорая от стыда, тихо сказала я. — Сдам последний экзамен и вернусь. Простите… Я не думала… Я не… — в голове каша. — Я не знала, что со стороны всё это выглядит так.

— Через неделю встретимся, — тётя Наташа сделала вид, что не услышала мои последние предложения, наклонилась и поцеловала в лоб.

Последняя неделя тянулась мучительно долго. Я не находила себе места. Хватала телефон, хотела восстановить страницу в социальных сетях. Хотела позвонить по номеру, который знаю наизусть. Но останавливала себя. Если я сейчас позвоню, то сессию точно не закрою. Я уеду на первом автобусе. Помчу, сломя голову.

Только родителям сказала, что скоро вернусь. Хотела забрать документы, чтобы перевестись обратно, но, как назло, всю неделю деканат не работал. Ждать я больше не могла, решила, что ещё успею вернуться.

Едва вернулась в город, оставила вещи дома, помылась после дороги, впихнула в себя пирожок и побежала в автомастерскую. Заходила в помещение с опаской, с замершим сердцем, жадно тут же начав шарить взглядом, выискивая Игната.

— Воу, — услышала свист Глеба, а после меня с ног снёс друг, подхватив и закружив по мастерской. — Кто это тут у нас вернулся? Наша заплутавшая Снежинка вернулась, пацаны! — так радостно, так счастливо, что слёзы снова навернулись на глазах.

Только сейчас осознала насколько сильно я соскучилась по парням. По пошлым шуточкам Глеба, по тихому голосу Тоши и его игре на гитаре, по хмурому и с виду недружелюбному Ромке, по вечно улыбчивому Саше. По запаху этого помещения. Спрятала лицо в плече Глеба и крепко обняла, чувствуя такой знакомый и, как оказалось, родной запах парня.

— Ну, не реви, — сипло сказал парень. — Это мы реветь должны. Уехала, никому ничего не сказав, — укоризненно.

— Мне нужно было, Глеб, — пробормотала в его плечо.

— По заднице тебе нужно было надавать, — проворчал недовольно. — Хоть раз бы позвонила или написала. Обиделась на Царя, а виноваты все.

— Прости, — покаянно прошептала.

— Чего уж там, — вздохнул друг в мою макушку.

Наобнимавшись с парнями и рассказав, где была и чем занималась, пошла наверх, чтобы переодеться и впервые за год поковыряться в машине.

Я так и не осмелилась спросить, почему Игната нет. Открывала рот, набирала воздуха и выдыхала. Решила, что дождусь его. Он обязательно придёт, чтобы закрыть мастерскую.

Когда переоделась и вышла из комнаты, я застыла, жадно шаря глазами по любимому лицу. По плечам, которые стали шире. Боже! Как же сильно я скучала!

Но мой взгляд переместился на двух девушек, которые слишком близко прижимались к нему. Одной, видимо, Игнату уже мало. Одна из них голову вскинула и поймала мой взгляд. Я поджала губы и скрылась в комнате для отдыха.

Страдает? Скучает? Места себе не находит? Ложь! Он выглядит довольным донельзя!

Мне захотелось исчезнуть. Оказаться как можно дальше. Только бы вновь не видеть Игната с другими. Только бы не чувствовать этой боли.

Вылезла через окно по старому дереву, оцарапав руки и порвав штаны под коленкой. Но поймал он меня слишком быстро. И снова я пытаюсь его уколоть. Хочу сорвать с него эту маску спокойствия и невозмутимости.

Я, чёрт возьми, хочу, чтобы ОН мне показал, как тосковал. И он доказывает. Каждым словом, каждым прикосновением, своим поведением.

Я подумать не могла, что мне придётся выпрашивать близость. Мне она была необходима. Я хотела почувствовать Игната в себе. Почувствовать с ним единение. Почувствовать, что мы с ним одно целое.

И всё оказывается в сотни раз слаще, острее, чем я помнила. Но… напор и решительность в голосе и взгляде Игната меня пугают. Разве не должна я радоваться тому, что Игнат хочет от меня детей? Тому, что он намеренно занимался со мной любовью без защиты? Но меня это напугало. Вдруг это всё временно? Вдруг Игнат так сейчас заинтересован, потому что я от него сбежала? Что если я сдамся, а он потеряет интерес?

Миллионы сомнений в голове. Бесконечное количество, которые заставляют вновь и вновь говорить глупости, из-за которых любимое лицо искажается от боли.

Боже, ну, почему же я такая дура? Почему я делаю и говорю то, о чём потом жалею? Почему включаю мозги тогда, когда уже поздно?

Я хватаю телефон и набираю номер Игната, который отвечает после первого гудка:

— Да.

— Игнат, — выдыхаю в трубку, вытирая влажные ладошки о домашние штаны.

— Снежинка, — голос становится тёплым, ласкает меня, как весеннее солнышко, — ты позвонила мне.

С неверием и с надеждой, от которой в горле появляется ком.

— Прости, Игнат. Не нужно никаких таблеток. Я была неправа. Во многом была не права. И… Нет у меня никого там. И никогда не было. Есть только ты. Всегда был только ты. Я хочу, чтобы ты знал.

— Ты плачешь? — напряжённо.

— Нет. Я больше не плачу. Даже если и плачу, это уже не имеет значения, Игнат. Прости меня,