Командир полка погиб в первые же секунды. БТР, в котором он находился, запылал, выбрасывая бенгальские искры, а затем подпрыгнул на месте от взрыва боекомплекта и затянулся черным дымом. Несколько других бэтээров и боевых машин пехоты, пытаясь развернуться, почти заклинились поперек бетонной ловушки. Обезумевшие люди метались между заборами и бронированными бортами, среди расшвыривающих их взрывов и визжащих в рикошетах пуль.

Боевики не ожидали, что в такой адовой мясорубке найдется хоть кто-то, кто сумеет сохранить самообладание. Но командир второго батальона, выпрыгнув из своей размотавшей разбитую гусеницу БМП, под разрывами мин и щелканьем сыплющихся градом пуль проскочил к ближайшему бронетранспортеру. Нырнув в открытый люк, он за шиворот вытащил в десантный отсек впавшего в ступор восемнадцатилетнего механика-водителя и занял его место. А затем, раскачивая тяжелую бронированную махину взад-вперед, расколол, разворотил бетонные плиты заборов сразу по обе стороны. Те немногие из офицеров, что находились в технике, уцелевшей в первые минуты боя, последовали примеру своего товарища. В спасительные проломы, к зданиям ближайших корпусов хлынули оставшиеся в живых люди. За ними, пятясь и огрызаясь из пушек и пулеметов, вползла «броня». А озверевший, ухлестанный кровью из рассеченного лба комбат, по пояс высунувшись из люка, сорванным, яростным голосом кричал бегущим:

— Ко мне! Ко мне!

Первыми к нему рванулись парни из разведвзвода.

Когда колонна входила в западню, их было семнадцать человек, вместе с их командиром, веселым отчаянным старлеем, которого его бойцы просто боготворили. Это он учил их рубиться в рукопашном бою, не считая синяков, ссадин и шишек, не боясь сверкающих ножей и гудящих, как шмели, нунчаков. Это он безжалостно наказывал их за малейшую оплошность, бросая на пол и заставляя отжиматься до радужных кругов перед глазами или до упаду гоняя в полной экипировке по полосе препятствий. Это он, пока весь полк мирно спал по ночам или нес службу по привычному дневному распорядку, сутками таскал свой взвод по буеракам и болотам без воды и жратвы. И это он беспощадными уроками боевого братства вдалбливал им в головы, в души, в сердца и в спинной мозг — до глубины рефлекса — простой и ясный закон: «Разведка своих не бросает».

И в тот день девять его пацанов, самому старшему из которых накануне исполнилось двадцать лет, внесли в проломы на себе и втащили волоком за собой всех остальных восьмерых. И своего командира с размозженной осколком головой. И верхнюю часть туловища так и не успевшего на дембель сержанта — замкомвзвода. И пускающего изо рта кровавые пузыри снайпера Серегу — Яблочко. И других — стонущих и уже замолкших.

Услышав комбата, они сначала бережно уложили своих товарищей на промерзшую землю под стеной трансформаторной будки, хоть немного прикрывающей от шьющих воздух пуль и осколков. Перехватив двух бегущих солдат, пинками и затрещинами быстро привели их в чувство и оставили с ранеными под командой своего товарища, который, затянув жгутом перебитую левую руку, сжимал в правой пистолет погибшего старлея.

А потом разведчики бросились к комбату. С полуслова поняв офицера, они разделились на две группы. Прихватывая по пути способных соображать и двигаться сослуживцев, кружа по незнакомым заводским лабиринтам, эти группы сумели зайти в спину боевикам. У них было с собой немного боеприпасов, и для них это был первый настоящий бой. Но беспощадный удар осатаневших людей, сумевших превратить свой смертный страх в боевую ярость, был шоком для боевиков, увлекшихся легкой и веселой стрельбой по беспомощным живым мишеням.

Комбат очень просил привести языка, у которого можно было бы узнать, что происходит в городе, и раздобыть хоть какую-нибудь карту, взятую у врага. Разведчики принесли несколько рукописных схем. А еще прекрасно выполненную, склеенную в виде карты копию аэрофотосъемки города с полной схемой организации обороны этого района. Съемка была свежая. На дудаевской карте были и этот завод, и коридор-ловушка, и обозначенные возможные направления движения российских колонн. А зелеными крестами размечены места, где эти колонны будут расстреляны. Привели разведчики с собой и двух боевиков. Один, молодой, которого они взяли, оглушив ударом замотанной в тряпку «лимонки» без запала, очнулся по дороге и попытался бежать. Его сбили с ног, молча, без лишних слов, прострелили ему колено. Чтобы не умер раньше времени, перетянули ногу жгутом. И дальше его понес на спине второй пленный, взрослый мужчина лет пятидесяти.

В начале допроса парень решил продолжить игру в героя. Но присевшие возле изуродованных мертвых и стонущих раненых друзей, надышавшиеся железной окалиной и запахом горелого мяса разведчики были не склонны долго заниматься уговорами.

Тонкопалый, интеллигентный, сухощавый Мишка-радист, с детства помешанный на диодах и триодах, еще до службы в армии был заядлым «охотником на лис»{Соревнования по спортивному радиоориентированию.}. Но настоящие лисы его могли не опасаться. В своей короткой мальчишеской жизни он не убил ни одного живого существа, не считая разве что комаров, частенько досаждавших во время соревнований в лесу. Мишка даже рыбалку не любил, не мог видеть, как бьются и пускают кровавые пузыри из-под жабр вырванные из родной стихии рыбешки.

Но, когда его пленный сверстник, сидя у колеса бэтээра и презрительно бросив: «Все равно мы вас всех добьем!» — стал играть в гордую молчанку, Мишка подошел к нему, наступил каблуком тяжелого ботинка на простреленное колено и спокойно сказал:

— Отвечай.

Парень застонал от боли, забил руками по земле, пытаясь вывернуться. Но, встретив Мишкин взгляд, он вдруг замолчал и как-то весь обмяк. Мишка убрал ногу. Комбат снова стал задавать вопросы. Парень монотонно, механически стал отвечать на них.

Второй боевик понял все сразу. Он спросил:

— Помолиться можно?

— После разговора.

— Хорошо. Я буду говорить, только потом не мучайте…

— Не будем.

Тогда, изучив карту боевиков и сопоставив ее данные с тем, что рассказали пленные, комбат, возглавивший остатки полка, принял единственно возможное решение. Он занял территорию завода, превратив ее в крепость под боком у врага и опорную базу для других российских частей. Ему пришлось выдержать град упреков со стороны командования, с маниакальным упорством гнавшего в уличные бои разобщенные и разнородные подразделения. Его обвиняли в трусости и невыполнении боевого приказа, обещали отдать под трибунал и расстрелять на месте. А он шаг за шагом, квартал за кварталом отжимал противника. И сумел добиться гораздо большего, чем многие другие участники штурма.

Но какой ценой!

Когда полк входил в Грозный, он был укомплектован едва ли наполовину. В бетонной ловушке погиб или был тяжело ранен каждый третий из начинавших штурм. А через два месяца боев, когда основную массу дудаевцев выбили из города, и полк разместился в комендатуре, в его самой многочисленной роте осталось двадцать три человека. Так что новоиспеченный командир полка теперь был единственным старшим офицером в части. Его заместитель получил четвертую, «капитанскую» звездочку две недели назад. Батальонами командовали старшие лейтенанты и даже один лейтенант, правда, кадровый, окончивший училище за полгода до начала войны. Что касается остальных офицерских должностей, то даже призванные из запаса и случайно уцелевшие «пиджаки»-двухгодичники были на вес золота: все же с мозгами люди да и боевого опыта за эти месяцы поднабрались. Впрочем, командование спешно пыталось исправить ситуацию, бросая в войска пополнение, присваивая офицерские звания прапорщикам, имевшим хотя бы среднее специальное образование.