Как связаны между собой очередная измена князей Давидовичей и уход в Киев Ростислава Юрьевича, не вполне ясно. Согласно летописи, черниговские князья, не дождавшись помощи от Юрия, отправили к Изяславу Мстиславичу послов, «ищюче мира». Но очень похоже, что именно известие об уже начавшихся переговорах, а следовательно, об отсутствии перспективы совместных действий с Ольговичами и Давидовичами, и подтолкнуло Юрьева сына, направлявшегося к ним на помощь, к роковому решению.

Черниговские князья предлагали Изяславу Мстиславичу забыть о прежней вражде и снова заключить мир. «То есть было преже дед наших и при отцих наших: мир стоить до рати, а рать до мира», — убеждали они киевского князя. А далее объясняли и причины прошлой вражды, и причины, по которым теперь были готовы к миру: «Ныне же на нас про то не жалуй, оже есмы устали на рать. Жаль бо ны есть брата своего Игоря, а того есмы искали, абы ты пустил брата нашего. Аже уже брат нашь убит, а пошел к Богови, а та-мо нам всим быти, а то Богови правити. А мы доколе хочем Рускую землю губити? А быхом ся уладили». — «Братие, то добро есть хрестьян блюсти», — немедленно ответил им Изяслав. Однако принятие решения отложил до совещания с братом: «…а я дослю брату Ростиславу, и с тым пакы угадаю, и послеве (пошлем. — А.К.) послы свое к вам».

Ростислав Мстиславич, безусловно, склонялся к миру («Яз люблю, брате, мир», — отвечал он Изяславу), однако условием этого мира непременно ставил отказ черниговских князей от мести за Игоря: «Ныне же, брате, хрестьян деля (то есть ради христиан. — А.К.) и всее Рускои земли умири-ся, но оба ать ворожду про Игоря отложать и пакы того не створять… Пакы ли им про Игоря ворожду имети, то лепле с ними в рати будучи, а како ны с ними Бог дасть».

С этим Изяслав Мстиславич и послал к Давидовичам и их братии белгородского епископа Феодора и печерского игумена Феодосия. Выбор иерархов конечно же не был случайным. Епископ Феодор, по всей вероятности, являлся доверенным лицом князя Изяслава Мстиславича. Напомним, что Белгород одним из первых городов сразу же и безоговорочно поддержал князя в его притязаниях на Киев. Участвовал Феодор и в церковном соборе 1147 года, на котором на киевскую кафедру был избран ставленник Изяслава митрополит Климент Смолятич. Белгородский епископ традиционно считался викарием (заместителем) киевского митрополита. И в условиях, когда законность избрания митрополита Климента признавалась далеко не всеми, именно Феодор становился наиболее авторитетной фигурой во всей Русской церкви. И это при том, что в церковных делах того времени он лично не был слишком заметен — а значит, и не должен был вызывать ничьего особого раздражения или неприятия. Игумен же Феодосии был наиболее приемлемой фигурой для черниговских князей Владимира и Изяслава Давидовичей. Последние имели давние и устойчивые связи с Печерской обителью. В Успенской церкви Киево-Печерского монастыря был погребен их отец, князь Давыд Святославич; в киевских пещерах подвизался их родной брат Николай-Святоша. Грек по национальности, человек широко образованный в догматических вопросах, игумен Феодосии был особенно близок со Святошей (сохранился специально выполненный им для князя-инока перевод с греческого на русский язык Послания римского папы Льва I Великого константинопольскому патриарху Флавиану), а значит, мог надеяться на безусловное доверие со стороны его братьев.

Прибыв в Чернигов, владыки привели всех четырех черниговских князей — обоих Давыдовичей и обоих Святославов, Ольговича и Всеволодовича, — к крестному целованию в кафедральном Спасском соборе. Князья целовали крест на том, что им «ворожду про Игоря отложити, а Рускои земли блюсти и быти всим за один брат». Изяслав же Мстиславич целовал крест в Киеве — в присутствии тех же лиц, а возможно, еще и черниговского епископа Онуфрия или переяславского Евфимия.

Как обычно, новый союз решено было скрепить династическим браком. Правда, заключен он был несколько позже — 9 января следующего, 1149 года дочь новгород-северского князя Святослава Ольговича была выдана замуж за князя Романа, сына Ростислава Мстиславича Смоленского.

Осенью же 1148 года Изяслав Мстиславич пригласил своих новых союзников на съезд в Городец Остерский. (Дату съезда называет В. Н. Татищев — 14 сентября;[43] но откуда она заимствована, неизвестно.) Сюда же вместе с киевским князем прибыл и Ростислав Юрьевич. Однако черниговские князья явились далеко не в полном составе: не было северских князей — ни Святослава Ольговича, ни его племянника Святослава Всеволодовича. Это, естественно, вызвало сильное беспокойство киевского князя. «А вы есте вси хрест целовали на том, аже кто будет мне зол, то вам на того 6ы-ти со мною», — напомнил он Давыдовичам. Те, однако, заверили его в своей полной лояльности и готовности выполнить обещанное: «А мы вси хрест целовали на том, ако кде твоя обида будеть, а нам быти с тобою».

На этом-то княжеском съезде и было принято решение о начале новой большой войны с Юрием Долгоруким. Прошел всего год с тех пор, как Изяслав ставил в вину дяде союз со Святославом Ольговичем — своим «ворогом». Теперь Ольгович стал его союзником, и Изяслав выдвинул против Юрия новое обвинение. «Се стрыи мои Гюрги из Ростова обидить мои Новгород, и дани от них отоимал, и на путех им пакости дееть, — с такими словами обратился он к черниговским князьям. — А хочю пойти на нь, и то хочю управити любо миром, любо ратью».

Решено было выступить в поход на Суздаль на зиму, «ако ледове стануть». Братья Давыдовичи и Святослав Ольгович должны были двигаться «на Вятиче» и далее к Ростову; Изяслав же — идти к Смоленску на соединение со своим братом Ростиславом Мстиславичем. Соединить все силы планировалось на Волге. «И тако обедавше, и пребывше у весельи и у любви, и разъехашася».

Ростислав Юрьевич в войне с отцом не должен был принимать участия. Но и в Городце Остерском Изяслав Мстиславич его не рискнул оставить, отослав на время войны в Бужск и поручив «стеречь» Русскую (в данном случае Киевскую) землю: «Пребуди же тамо, доколе я схожю на отца твоего, а любо с ним мир възму, пакы ли, а како ся с ним улажю. А ты постерези земле Рускои оттоле». «Стеречь» Киевскую землю Ростиславу предстояло, вероятно, от Владимирка Володаревича Галицкого — князя весьма могущественного, независимого во всех отношениях и отнюдь не признававшего главенство над собой киевского Изяслава.

* * *

На съезде в Городце Изяслав Мстиславич не случайно говорил о Новгороде и новгородских делах. Все, что происходило в этом городе, вызывало у него сильное беспокойство.

В конце лета — начале осени 1148 года в Суздале состоялись переговоры между Юрием Долгоруким и новгородским посольством во главе с епископом Нифонтом. Об этом сообщает Новгородская Первая летопись: «В то же лето ходи арх[и]епископ Нифонт Суждалю, мира деля, к Гюргеви…»