— Кому?

— Как кому? — вскинулся Вася в своем углу. — Человечеству. Ты же ведь ему служишь, человечеству? Так что поберегись. Видишь, как он поступает с людьми? — Вася обвел взглядом черные, обгорелые бревна.

— Думаешь, он? — спросил Пафнутьев.

— Паша, прости... Ты дурак? Или прикидываешься?

— Прикидываюсь.

— Тогда ладно, тогда продолжай. Это не самое глупое занятие — дураком прикидываться.

— А я это... Старый по этому делу, — усмехнулся Пафнутьев.

— Ладно, начальник. — Вася поднялся, отряхнул штаны, сквозь оконный провал в стене внимательно осмотрел двор. — Мне пора. Мы с тобой обо всем договорились. Это хорошо, не с каждым удается так быстро все обсудить. Пока. — Он протянул суховатую ладошку. — Как говорит мой знакомый — до скорой встречи на очной ставке.

— Где? — присел от неожиданности Пафнутьев.

— Шутка! — Вася махнул рукой и, не оглядываясь, вышел из дома. Пафнутьев видел, как он, ссутулившись, заворачивая носки туфель внутрь, пересек двор, старательно обходя лужи, оставшиеся после пожарных, и свернул по улице вправо, к платформе электрички. Пафнутьев хотел было окликнуть, остановить Васю, спросить — о чем они с ним все-таки договорились, что обсудили и чем он, собственно, заслужил киллерскую похвалу. Он уже шагнул с крыльца, но что-то его остановило. Пафнутьев вдруг понял — не надо этого делать.

Вася сам, не называя все своими именами, как бы оставлял ему простор для маневра, оставлял свободу действий. Что Вася понял, то и понял, его дела. Он великодушно не стал посвящать в них Пафнутьева. Его слова означали только одно — они союзники, но ничем друг другу не обязаны, и каждый может поступать, как считает нужным.

Это была хорошая позиция, ее и в самом деле можно было назвать великодушной. Вася прекрасно понимал — со следователем прокуратуры можно сотрудничать, но говорить с ним откровенно все-таки не следует. И не из опаски, не из ожидания подлянки с его стороны, вовсе нет. Причина в другом — не надо связывать руки следователю прокуратуры, у него свои проблемы и свой риск в жизни.

* * *

Упав на переднее сиденье рядом с Андреем, Пафнутьев откинулся на спинку, закрыл глаза и на какое-то время замер в неподвижности. Слишком многое свалилось на его голову за последний час, чтобы принимать решения быстрые, уверенные или хотя бы разумные. Пожар, смерть Ивана Степановича, появление Васи с непонятными предостережениями, спасенный портфель с бумагами Лубовского — все это требовало не просто обдумывания — времени. Пафнутьев вообще считал, что никто и не думает в полном смысле слова, просто надо дождаться момента, когда решение придет само — уже выверенное кем-то там наверху, уже осмысленное и как бы выдержанное, как бывает выдержанным коньяк. Выпить его, конечно, можно и сырым, и захмелеть можно, но радости не будет, будет головная боль и непереносимое чувство раскаяния.

— Что скажешь. Андрей? — спросил Пафнутьев, не открывая глаз и пребывая все в той же неподвижности.

— А что сказать... Плохо.

— Что будем делать?

— Жить. И не позволять этим заниматься другим.

— Не давать жить другим?

— Вы же знаете, кого я имею в виду. Как они узнали про этот дом, про эту берлогу?

— Вася подозревает, что мог привести «хвост». Во всяком случае, он этого не исключает.

— Вася осторожен в мелочах, — сказал Андрей. — Но по большому счету допускает оплошности.

— Поэтому он тот, кто есть.

— А кто он есть?

— Киллер. Наемный убийца. Но со своим пониманием — что есть хорошо, а что есть плохо. И самое интересное знаешь что? Только ты не удивляйся. — Пафнутьев оттолкнулся от спинки и в упор посмотрел на Андрея. — Наше с ним понимание этих вещей... что есть хорошо, а что есть плохо... Совпадает.

— А что такое хорошо, а что такое плохо?

— Могу сказать... Могу сказать... А почему бы мне этого и не сказать? — Пафнутьев проборматывал незначащие слова, пытаясь сосредоточиться и как-то связно ответить на вопрос Андрея. — Плохо предавать друзей, чем бы ты с ними ни занимался... Плохо отрекаться от друзей. Плохо быть жадным и неблагодарным. Благодарность всегда должна перевешивать добро, которое тебе сделали, она должна перевешивать услугу, которую ты принял. Или не принимай. Или расплатись, или не бери. А расплатиться можно улыбкой, добрым отношением, просто хорошим рукопожатием. Дело не в деньгах или в пластании перед благодетелем. Настоящий благодетель этого от тебя и не ждет, он этого тебе и не позволит. И деньги возьмет далеко не каждый. Бутылку поставь, в конце концов, но сделай это достойно. Напейся с этим человеком — и это я приму. И Вася примет. Но посылать человека с улыбкой или без... Не надо. Не надо, — повторил Пафнутьев, невидяще и зло глядя прямо перед собой в ветровое стекло. — Это плохо. — Он положил оба своих тяжелых кулака на приборную доску. Кулаки были сжаты с такой силой, что побелели.

— А что такое хорошо? — спросил Андрей, чтобы смягчить разговор.

— А все остальное хорошо.

— Нарушение карается?

— И очень сурово.

— Будет кровь?

— Ее и так уже было достаточно. — Пафнутьев кивнул в сторону пожарища. — И еще будет.

— Вам так кажется или вы знаете?

— Знаю.

— И можете остановить?

— Жизнь не остановишь, — усмехнулся наконец Пафнутьев и примиряюще похлопал Андрея по коленке. — Поехали.

— Куда?

— Аркашка. Только это... Поглядывай время от времени в зеркало заднего обзора.

— Павел Николаевич! — укоряюще протянул Андрей. — Да я и так в заднее стекло смотрю чаше, чем в переднее.

— Виноват. — Пафнутьев опять похлопал ладонью по Андреевой коленке.

Даже не видя сзади ничего подозрительного, Андрей время от времени совершал неожиданные маневры, которые отсекали бы нежелательных преследователей, — то сворачивал в неприметный переулок, а через сотню метров нырял в какой-нибудь двор и выезжал уже на другую улицу, то, воспользовавшись небольшим интервалом в потоке машин, резко менял рядность, то сворачивал в противоположную сторону, не предупредив задние машины сигналом. Как и у каждого водителя, у него было достаточно хитростей, которые позволяли оторваться от «хвоста».

Как всегда осторожен и предусмотрителен, Халандовский не пользовался гостиницами, предпочитая навещать своих друзей, даже не оповещая их о своем предстоящем появлении. Такое поведение грозило неприятностями, но давало уверенность в безопасности.

На этот раз, проскочив по Кутузовскому проспекту, Андрей свернул к Белорусскому вокзалу, выехал на Ленинградский проспект, потом к Беговой и на Хорошевское шоссе.

Халандовский жил в пустой квартире давних знакомых и мог принять Пафнутьева без помех. Андрей напоследок пошел еще на одну хитрость — он как бы свернул к громадному дому в глубине двора, но только для того, чтобы сделать еще одну маскировочную петлю. Остановки на несколько секунд хватило, чтобы Пафнутьев вышел из машины, поднялся по ступенькам и нырнул за бронированную дверь подъезда. А Андрей поехал дальше, увлекая за собой невидимых, а скорее всего, и не существующих преследователей.