Надежда Прохоровна пришла с небольшим опозданием и почему-то из главного корпуса.

– Ключи, бинокль принес? – спросила деловито.

– Принес.

– Тогда пойдем. Все, кто мне нужен, уже в ресторане, проведешь меня вот в этот угловой кабинет. Сможешь?

– Да, – немного растерялся Шеф.

– Сам вернешься на это же место и будешь ждать моего звонка из этой бухгалтерии.

– Это уже не бухгалтерия, – буркнул тронувшийся вслед за бабушкой Палыч, – это кабинет заместителя управляющего.

– А-а-а… Его ты тоже отпереть сможешь?

– Надежда Прохоровна, – вздохнул Пал Палыч, – я начальник службы безопасности. Я все могу.

…Кроме улыбчивой девушки за стойкой портье и парочки торопившихся на ужин постояльцев, никого в холле два «подельника» не встретили. Павел Павлович провел Надежду Прохоровну в длинный коридор стеклянной пристройки, быстро подвел к крайней двери, отпер ее:

– Входите.

Надежда Прохоровна шагнула в небольшое темное помещение: деревья в кадках, как везде, стол, два офисных кресла, тумбы, шкаф. Прошла вдоль окна и развернула к нему одно из кресел:

– Бинокль давай и можешь идти на угол.

Совершенно не удивленный тем, что подчиняется приказам старушки в берете, начальник службы безопасности отдал бинокль и почти бегом пустился на улицу. Встал под окном. Покрутил головой: возле главного корпуса ни души, все в ресторане, большое темное стекло не выдавало даже силуэта за собой.

В кармане запиликал мобильный телефон, Павел Павлович быстро донес его до уха:

– Слушаю, Надежда Прохоровна.

– Ты не слушай, Паша. Ты в окно на меня смотри. Только к углу совсем близко подойди.

Павел Павлович перешагнул наметенный за последние дни сугроб, подкрался к прозрачному углу… И ахнул от неожиданности: ветви пальмы, что стояла у самого окна, образовали щель, в щели светилась голова. С биноклем у глаз.

Мобильный телефон, горя дисплеем и кнопочками, отбрасывал на щеку Надежды Прохоровны цветные блики… Вид в щелку между пальмовыми листьями был самым жутким. Каким-то инфернальным, призрачным: по темноте покачивалась отрезанная голова с биноклем в нечеткой, почти невидимой руке.

– Все видишь? – спросила баба Надя.

– Все, – хрипло выдавил Пал Палыч.

– А что конкретно?

– Голова с биноклем.

– Лицо можно опознать?

– Ну-у-у… не уверен.

– А так? Надежда Прохоровна стянула с головы берет, до этого прикрывавший уши, и в свете дисплея и кнопочек сверкнул сноп искр на мочке.

– О-о-ох… – выдавил охранный шеф.

– Это сережки, Паша. Какие-то «сары»… «свары»…

– Сваровски, – подсказал Пал Палыч.

– Во-во. Сегодня в сувенирном отделе купила. Девочки-продавщицы сказали – не хуже бриллиантов сверкать будут. Смекаешь?

– Да…

– Все понял?

– Кажется… Не верю!

– А ты подумай. Иди ко мне, из кабинета вызволять, и думай.

Потрясенный Павел Павлович выключил телефон и медленно побрел к крыльцу. То, что он сейчас увидел, не укладывалось в голове. Но одновременно все было доказано столь зримо, что, даже «вызволив» бабу Надю из кабинета, он молча топал с ней рядом минут пять, не понимая, куда идет, зачем.

– Пойдем ко мне, Паша, – сказала миссис Губкина (в девичестве, поди, все же Марпл). – Я попросила ужин на двоих в свой номер принести. Ты выпьешь там чего-нибудь для промывания мозгов, авось все в голове и уложится…

– Никак не понимаю… Как?! Зачем?!

– А это, Паша, я тебе сейчас объясню. Ничего, что я тебя Пашей называю?

– Конечно, Надежда Прохоровна, конечно… Но как вы догадались?!

Пал Палыч поставил одну ногу на ступеньку крыльца деревянного шале, Надежда Прохоровна подхватила его под локоток:

– Пойдем, милок, пойдем. Нечего на морозе разговоры разговаривать. Да и ни к чему, чтоб нас с тобой раньше времени вместе видели.

Привела потрясенно-молчаливого Шефа в свой номер, сняла уличную одежду и показала на накрытый стол:

– Садись, Паша. Поговорим.

– Но почему вы мне сразу, еще днем ничего не сказали?! – Павел Павлович уселся в кресло, непонимающе смотрел на бабу Надю снизу вверх.

Надежда Прохоровна села в кресло напротив, усмехнулась:

– А ты бы мне поверил? Подумай – поверил бы, если б своими глазами не увидел?

– Нет, – серьезно покачал головой Шеф. – Ни за что не поверил бы.

– Вот видишь. А мне ведь с самого начала одна мысль покоя не давала: почему убийца Марины оставался в номере до тех пор, пока она не пришла? Почему?! Ведь вроде бы все складывалось куда как просто – он обыскал два номера, то есть к Марине тоже за документами пришел. Но почему остался?!

– Да. Действительно странно…

– Вот! И я о том же. Все дело, Паша, – в ключе! Она не могла допустить, чтобы его застукали выходящим из номера. Только она не могла этого допустить. Ведь вроде бы – какая ерунда обвинение в воровстве в сравнении с убийством, да? Какая мелочь. Но только не для нее. Если бы его сцапали и подняли шум, она не могла допустить, чтобы у него обнаружили ключ. Ведь пришлось бы сказать – кто действовал заодно с вором. Понимаешь?

– Кажется.

– Убийцу, Паша, самого обманули. Зинаида Федоровна – я думаю, ты уже не сомневаешься, что это могла быть только она, – велела дожидаться в Маринином номере, пока путь не будет свободен, и обещала подать сигнал: девушка идет из бара. Но видимо, из-за снегопада прошляпила ее возвращение. Не разглядела. Она обманула, подвела сообщника, так как не могла допустить позора. Не могла перед сыновьями и невестками бесчестия на старости лет допустить.

– Но как вы все же догадались?!

– Да в общем-то, Паша, я должна была догадаться обо всем давным-давно. Ангелина Игоревна мне еще когда-а-а одну интересную старую историю рассказала… Да вот последнего штриха, крючочка я никак не находила. Ты, Паша, выпей, закуси, не скромничай.

– Не хочется, Надежда Прохоровна. О каком крючочке вы говорите?

– А о видеокамере, что нашли под балдахином. Я, понимаешь, никак не могла все в одну цепочку увязать: знать о денежных бумажках Пети могли только наши, московские. Те, кто в столице еще за Петей и Ирой следили. Но вот у всех моих земляков алиби оказалось. И вот по явился у меня вопрос: если все же о планах Петра и Иры узнал кто-то местный, то – как? Они ведь даже здесь еще не встретились, планов тут не обсуждали, подслушать их никто не мог. – Надежда Прохоровна дотянулась до стакана с соком, отпила глоток. – И вот гуляла я вчера днем с Ирочкой. Она и говорит мне: в конце августа жила в нашем корпусе вместе с Петром, а у него был номер, где кровать под балдахином. В этом корпусе, Паша, есть еще такие кровати?