Очевидное стало явным, когда Сюмбюль-ага официально объявил: «Сегодня вечером наш повелитель ждет Хюррем Ханым!» Хюррем нарядилась, как царица. На ней были одежды красного цвета. Девушка напоминала цветущий сад. Ее волосы были заплетены и собраны с двух сторон. Весь день она кусала и без того искусанные прошлой ночью губы, чтобы сделать их ярко-красными.

Сулейман предпочел встретить ее за роскошно накрытым столом. Переступив порог и войдя в покои, она собралась поклониться, но в последний момент передумала. Ей вспомнились слова падишаха: «У тебя гордый и непокорный нрав, ты всегда высоко держишь голову. Ты, как далекие неприступные вершины заснеженных гор. Ведь неприступные вершины никогда не склоняют голову».

Хюррем именно так и поступила: увидев султана, не поклонилась ему.

Султан, встав, встретил Хюррем и взял ее за руку. Они страстно обнялись, словно бы знали друг друга тысячу лет и еще тысячу лет были в разлуке. Хюррем покорно позволила падишаху себя увлечь. Их губы встретились, и она сказала только: «О мой султан!» После долго длившегося, пока у них не кончилось дыхание, поцелуя Сулейман сказал: «Если мы с тобой продолжим, то, думаю, сегодня вечером останемся голодными».

– Мне достаточно любви моего господина.

– А что, Хюррем не знает, как меня зовут?

Хюррем внимательно посмотрела в глаза падишаха: «Знаю».

– Здесь нет ни падишаха, ни господина. Есть только ты и я. Есть только мы вдвоем. Тебя зовут Хюррем, а меня?

– Солеман.

– Что ты сказала? Что? Повтори.

– Солеман.

Хюррем знала, что наложницам нельзя произносить имя падишаха. Смутившись, она смотрела перед собой, а в это время падишах, хохоча, передразнивал ее: «Солеман, Солеман».

– Вчера ночью я слышал что-то подобное, но я был в таком состоянии, что решил, что мне послышалось, – за словами падишаха последовал новый приступ смеха.

– Но я же не смеюсь над тем, как вы говорите, – внезапно обиделась Хюррем. – А вы ведь делаете много ошибок.

– В самом деле? У меня много ошибок?

Хюррем надула губки: «Да, много».

– Например?

– Например, вы говорите: «Я любить ты».

– Да, я так говорю. И где здесь ошибка?

– Надо говорить не «я любить ты», а «я люблю тебя».

Падишах на мгновение нахмурился, но Хюррем постаралась тут же перевести все в шутку: «Султан Солеман моя господин», – прощебетала она. Лицо повелителя вновь засветилось весельем.

– Сулейман любить Хюррем.

Губы их вновь встретились.

Той ночью допоздна из покоев падишаха доносился веселый смех. Сулейман пил вино из рук Хюррем, которая пробовала самые редкие яства из рук султана, и хохотала, глотая родосское вино.

Хафза Султан уже две ночи подряд отправляла к покоям повелителя служанок, с тем, чтобы они узнали, как идут дела, и служанки докладывали Валиде Султан, что падишах впервые веселится после смерти шехзаде Махмуда. Пожилая женщина была очень рада. Наконец свершилось. Этого нового счастья она давно желала и искала для своего сына. Новое счастье всегда добавляет человеку жизненных сил, и уж особенно оно нужно повелителю мира, который командует большой армией.

Прошло немного времени, и песни Хюррем полились по коридорам и переходам гарема. На этот раз все слышали, как падишах неуверенно пытается ей подпевать. Постепенно погасли все лампы, были унесены все фонари, разошлись все слуги. Тишина дошла и до покоев повелителя великих Османов. Внутри был слышен лишь шепот влюбленных.

– Я Сулеймана люблю.

– Моя Хюррем заставляет Сулеймана взлетать до небес.

– Сулейман мой, только мой. Верно?

Счастливый и веселый падишах кивнул, словно бы говоря: «Верно».

И той ночью, и следующей Хюррем отдыхала после любви в объятиях султана. Всякий раз, просыпаясь, она проверяла: «Рядом ли Сулейман? Да, рядом! Он мой, только мой».

Но на пятую ночь она поняла, что это не так.

На пятую ночь султан Сулейман ее не позвал. На шестую тоже. И на седьмую… Хюррем рыдала у себя в покоях, думая, что все кончено: «Он забыл меня, как Екатерину».

От любви у нее так закружилась голова, что Хюррем даже не заметила – в коридорах гарема происходит какая-то суматоха.

Султан Сулейман постоянно собирался в Диване с главным визирем Пири-пашой и другими визирями. А большую часть времени он проводил со своим закадычным другом со времен Манисы, главным сокольничим Ибрагимом, в разговорах над картами. Ибрагим занимал в государстве второе место после султана Сулеймана. Он был настолько влиятелен и силен, что на заседаниях Дивана и в прочее время всегда находился рядом с султаном к ярости визирей, ожидавших назначения на очередную важную должность в очереди, а также прочих сплетников, которые говорили: «Хвала Аллаху, стали мы свидетелями, как Османская империя управляется двумя султанами».

В гареме поговаривали, что падишах ездил к Золотому Рогу. По ночам он поднимался на галеры, разговаривал с матросами. Но Хюррем, погруженная в свои страдания, не слышала разговоры о том, что повелитель инспектирует свой флот.

А между тем Стамбул кипел. Посол Венецианской республики Марко Кетто писал донесение своему правительству: «Здесь что-то готовится. Кажется, молодой султан Сулейман готовится к новому военному походу. Боюсь, что после несчастья, постигшего весь христианский мир в лице Белграда, его ожидает новый тюркский вихрь».

Но куда должно было отправиться это войско? Золотой Рог кишел судами всех видов и размеров, причалы были забиты галерами, ботами и галеонами.

Марко Кетто отправил в город соглядатаев, но разузнать ничего не сумел. В Стамбуле что-то зрело, но все держали рот на замке. Он выехал из посольского дворца в Галате, из окна кареты внимательно рассмотрел все от мала до велика суда османского флота, выстроившиеся лесом мачт в Золотом Роге. Смешавшись с толпой, он попробовал прислушаться к разговорам. Именно в тот раз Марко Кетто услышал в толпе сплетню о том, что сердце падишаха похитила какая-то русская девушка. Но любовные приключения Сулеймана были ему совершенно неинтересны. Как посол морской державы, он хотел знать, куда отправятся эти суда. Ему непременно нужно было узнать об этом.

Хюррем не было никакого дела до всей этой суматохи, сводившей с ума венецианского посла. Ее глаза опухли от слез. Мерзука и другие служанки пытались ее успокоить, рассказывая в утешение о том, что готовится сейчас в Золотом Роге, но Хюррем, шмыгая носом, лишь пожимала плечами. «Какое мне дело, – говорила она, – мне нужен повелитель».

Что ей делать, как напомнить о себе? Этот вопрос, как назойливая муха, не давал ей покоя.

Однажды вечером, после азана, Хюррем нашла ответ. Проходя мимо мангала, стоявшего посреди большой комнаты, она сделала вид, что ей плохо, и упала. Падая, она успела перевернуть мангал. От раскаленных углей затлели и дорожки, и ковер, а она лежала и молилась: «Матерь Божья, помоги мне».