Вероника сделала пробное движение, чтобы освободить руку, и убедилась, что вряд ли это получится без борьбы. Она наклонилась ближе к нему и тихо сказала:

— Я не могу проявлять на публике свои чувства. Мне очень жаль, если это сердит тебя, но я не хочу, чтобы весь город занимался домыслами о наших отношениях.

— Я знаю. Мне показалось на миг, что ты стыдишься меня. Или по крайней мере того, что мы…

— Нет! Но ты должен понимать, как это будет выглядеть. Ты работаешь в семейном баре, живешь в моем доме и…

— И то, что я целую тебя через этот прилавок, повлечет шквал слухов. Я это понимаю. — Куп мягко встряхнул ее руку. — Поэтому выпей стакан вина или что-то еще и тем временем просто составь мне компанию. — Он погладил ее руку кончиками пальцев и отпустил. — Пожалуйста, — сказал Куп, встретив ее пристальный взгляд.

Вероника не думала, что такому человеку, как Куп, легко ставить себя в положение просителя. Поэтому она снова вскарабкалась на табурет.

— Я с удовольствием выпила бы стакан белого домашнего.

Однако изначальный импульс, побудивший ее пересечь улицу, пропал. Она не стала заводить разговор о Кристл, распределив свое внимание между наблюдением за Купом И общением с посетителями, которые останавливались поздороваться с ней.

Вероника с изумлением открывала для себя, что среди некоторых из тех, кто регулярно бывает в «Тонке», у нее действительно начинают появляться друзья. Оказывается, ее неприятные воспоминания не вполне согласовались с истинным положением вещей. Дурные поступки немногочисленной группы людей были раздуты ею до такой степени, что у нее сложилось превратное представление обо всех посетителях бара. Сейчас она постепенно приходила к убеждению, что в действительности здесь было больше простых и милых людей, нежели пьяниц, лапающих официанток.

Что касается наблюдения за Купером, то устоять перед этим соблазном было просто невозможно. Он был слишком привлекателен и совершенно неотразим, с его большим телом и грацией, с его экзотическим цветом волос и темными глазами, глядевшими на нее так, словно она владела ключом к его самым страстным фантазиям. Это ее крайне беспокоило. У нее рождалось подозрение, что Купер Блэксток начинает значить для нее больше, чем она хотела бы это признать.

Но… так ли уж на самом деле это ужасно? Ведь она не строила в отношении его никаких серьезных планов. Черт побери, она вообще не горела желанием строить подобные планы в отношении любого мужчины. И у нее никогда не возникало проблем с признанием своих чувств к ним. С чем это было связано? С тем, что она имела дело с другим типом мужчин? Обычно это были люди свободной профессии, ходившие в костюмах и галстуках. Куп был совершенно не похож на них. Но разве из-за этого он заслуживал меньшего внимания или уважения? Или, что внушало Веронике опасение, она отказывалась признавать его просто потому, что считала человеком другого сорта? Вообще-то она никогда не отличалась подобным снобизмом.

Вероника села немного прямее на своем табурете. Нет, она не была снобом, но ее поведение рискованно близко находилось от снобизма. «Ладно, сейчас это будет приостановлено». Внезапное ощущение свободы одержало верх. Куп был награжден такой ослепительной улыбкой, что от неожиданности даже заморгал. Он уперся локтями в прилавок и, наклонившись, ответил Веронике своей искрометной улыбкой.

— За что, Ронни?

— Гм. — Не будь у нее стольких ограничений относительно публичного выражения чувств, она наклонилась бы вперед отхватить большой лакомый кусок от его соблазнительной нижней губы. — Как за что?

— За что эта улыбка в биллион киловатт? Скажи, чем я ее заслужил, чтобы я мог повторить это еще несколько раз.

Вероника снова улыбнулась, удивляясь переполнявшему ее неподдельному радостному чувству.

— Возможно, — мягко сказала она, — это просто за то, что ты… что ты есть.

— Черт! — еле слышно выругался Куп. — Знаешь, для четверга здесь необычно мало народа. Хотел бы я знать, умеет ли Барбара готовить напитки.

Вероника всерьез предалась размышлениям по этому поводу, когда какой-то мужчина деликатно прокашлялся. Куп тотчас же отпрянул от нее. Она вздрогнула и вернулась из мира грез. Черт! Мало ей, что она обманывает себя, полагая, что в «Тонке» не станут сплетничать об их отношениях! Даже если это каким-то чудом осталось незамеченным, то своим поспешным бегством они с Купером определенно привлекут всеобщее внимание. Вероника боролась с настоятельной потребностью прикоснуться кончиками пальцев к своей руке — проверить, передается ли ей тепло Купа. Он генерировал его каждый раз, когда находился на близком расстоянии. Ей даже показалось, что сейчас она слышит шипение, вызванное излучаемой им энергией.

Она подхватила свое вино и залпом осушила весь бокал.

Скулы Купера окрасились ярко-красным цветом. Он бросил взгляд на мужчину, прервавшего их беседу.

— Что вам принести? — спросил он, убирая с прилавка пустые стаканы и вытирая полотенцем конденсат, скопившийся под хайболом[17].

— Бурбон и «севен-ап», — сказал мужчина и занял свободный табурет рядом с Вероникой. Он дружелюбно кивнул ей и тут же снова переключил внимание на Купа.

— Вы не помните меня?

Куп задержал руку с баночкой «севен-ап» над стаканом, пристально глядя на молодого человека. Затем криво усмехнулся уголком рта:

— К сожалению, не могу этого сказать. Мне гораздо лучше удается сопоставление напитка с его потребителем, нежели с именами. Вы недавно поменяли свой напиток?

— Вы никогда не готовили мне напитков.

Куп поднял брови. Тогда мужчина нетерпеливо покачал головой:

— Извините. Я давно к вам собираюсь. Меня зовут Дэвид Пессейн. — Он протянул Купу руку. Куп вытер руки полотенцем и потом встряхнул руку молодого человека. — Вообще-то я и не ожидал, что вы меня вспомните, — сказал Дэвид. — Я был еще ребенком, когда мы встречались. Но я столько лет слышу о ваших подвигах, что мне кажется, будто я вас хорошо знаю. Когда мне стало известно, что вы работаете здесь, я просто должен был заглянуть сюда поздороваться с вами. Несколько лет назад я переехал в Спокан, но я приезжаю в Фоссил навестить родных. Мне захотелось зайти к вам, чтобы сказать, как я сожалею об Эдди.

Вероника удивленно заморгала. Молодой человек, должно быть, ошибся, подумала она. Но Куп вдруг стал очень, очень тихим. Она быстро взглянула на него, и при виде его лица теплое чувство, исходящее от их флирта и окутывавшее ее сердце, превратилось в лед. Ей было знакомо это непроницаемое лицо. У него всегда было такое лицо, когда он не хотел, чтобы другие читали его мысли.

Она резко повернулась лицом к мужчине, сидевшему сбоку от нее.

— Вы имеете в виду Эдди Чапмена? Вы его знаете?

— Конечно. Мы росли вместе, и он был, наверное, самым близким моим другом. Лично я не представляю, чтобы он мог сделать то, что о нем говорят. Это еще одна причина, по которой я чувствовал себя так неловко, что до сих пор не наведался к Джеймсу.