Черные спутанные волосы заплетены в неопрятные косички. Обрамляют личико размером с некрупное яблоко. А уж там — морщина на морщине, словно яблоко хорошенько пропекли.

Позвольте представить: гейворийский колдун. Некогда самый сильный в пяти племенах Рандона и Ульграны.

Высушенная голова в запаянной стеклянной колбе. Я закрепил ее на столе в медном держателе для алхимических опытов. П-прив-вет, К-кранч.

Голова нехотя подняла старческие веки; колдун слепо моргнул, раз, другой — потом увидел меня. Скривился. Моя физиономия, как обычно, восторга у него не вызвала. Глаза Кранча мелкие, маслянисто-темные — как высушенный на солнце черный виноград. С-слушай… — начал я.

Придется рассказать ему все.

Если не можешь доверять мертвым, то кому можешь?

В последнее время дети в кланах Древней крови рождаются все реже. Самая дрянная ситуация у Треверсов, но и Слотеры недалеко ушли. Однако Слотеры хотя бы не рискуют потерять детей при инициации Таланта. Камень-Сердце! Остальные же ходят по лезвию ножа. Инициация. Страшное слово.

Однажды за маленьким мальчиком или за маленькой девочкой приходит добрый веселый Древоточец, который в этот момент не веселый и не добрый. Зато спокойный. Маран берет тебя за руку, дает глотнуть бренди и ведет вниз, в подземелья. К Чертогу тысячи ответов, где ты получишь ответы на все вопросы. А Маран будет рядом, чтобы ничего не пропустить. И чтобы помочь маленькому человечку, который уже не человек…

Талант/Пуповина к первородному хаосу.

Вот что делает нас Выродками. Мы, потомки Лилит, — огромная неуправляемая сила. Первосука, яростно красивая и бешено коварная, единственная из Герцогов ада, кто оставил на земле потомство, заключена ныне в одну из Башен. А мы, неблагодарные, даже не вспоминаем об этом. Нам, если откровенно, наплевать.

Теологи Строгой Церкви считают, что души у Выродков нет. Вместо нее — пустота, камора, в которую хаос заливает Талант — как расплавленный воск в готовую форму.

Что ж… в каком-то смысле они правы.

Юный Малиган или умирает, или получает Талант — третьего не дано. Бывает, конечно, что Талант ребенку не по силам, и малыш гибнет спустя время, раздавленный даром. Но это редкость. Благо Маран уже несколько веков этим занимается и умеет вовремя подставить плечо. Он у нас добрый и сильный, наш Маран.

Повитуха хаоса.

Только вот однажды вышла осечка…

Не нужен мне этот проклятый Талант! НЕ…

Мальчик не умер, вернулся, но Таланта у него не было.

Проклятые воспоминания! Я покачал головой. Бессмысленная, пустая трата сил и времени. Ничего не изменишь. Финита, как говорят лютецианцы. Как говорила моя мать.

Я посмотрел на Кранча. Кажется, времени на раздумье у него было достаточно. Пора задавать вопросы.

— К-как м-мне и-и…

Как мне избавиться от заикания? Как снова стать прежним?

— Эве? — Мне показалось, что Кранч улыбается. — Саррихе надси хе ваньяху ки!

Очень смешно. Предлагает сдохнуть, проглотив живую гадюку, — чтобы никогда уже не заикаться. Сильный способ.

— Ещ-ще в-вариан-нты?

Теперь Кранч смотрел равнодушно и устало. Ничего, могу подождать. У мертвых колдунов есть всего одно, зато огромное преимущество перед живыми — рано или поздно заклятие заставляет их говорить. И говорить правду.

Сморщенные губы нехотя разомкнулись — в моей голове зазвучал голос. Он сказал:

— Тхупе.

Я подумал, что ослышался.

— В-выпить чт-то?

Лицо Кранча осталось непроницаемым. Только в голосе прорезалось старческое брюзжание:

— Аре сэдих, ихеки.

На осажденный город Наол походил меньше всего.

Скорее эта суета напоминала военный фестиваль. Вроде тех огромных турниров, что устраивались при дворе Джордана II, отце нынешнего короля Ура. Как говорилось в указе: «Из благородной ностальгии по овеянным славой рыцарским временам». Дворяне, облаченные в легкие доспехи — у кого жестяные, а у кого и серебряные, — изображают порыв бурной романтической страсти, привязывают к шлемам платки с монограммами и начинают выяснять отношения. Вроде бы в шутку, но — азарт границ не знает. Мечи деревянные, кровь молодая, обиды старые…

До десятка трупов бывало. Особенно хороша в этом смысле общая битва. Три сотни рыцарей с одной стороны, три сотни с другой — и вперед. Треск стоит — за несколько лиг слышно. А доспехи, что ни говори, все же бутафорские. Меня с арены едва живого вынесли. Приятные были ощущения, когда из моей головы цирюльник куски шлема выковыривал. Ножом. Не будь я выро… Малиганом, скончался бы на месте. Мне хорошо, отделался головной болью. Другим повезло меньше — хотя и высокородные были господа, но «голубая» кровь все же не «Древняя», регенерации не ускоряет…

Изрядное получилось похмелье.

Хотя начиналось все примерно так же весело.

«Ты не ответила на мой вопрос». Лота прочитала записку, подняла взгляд: — Како й? — вздохнул. Ну да, в общем-то я не рассчитывал, что сестрица вспомнит. Вынул из обшлага камзола следующую записку.

«Зачем я здесь?»

— Потом, — сказала Лота. — Вечером все узнаешь. Там и решишь, согласиться или нет на мое предложение.

— Т-твое? — Я поднял брови.

— Предложение Элжерона, — поправилась Лота. Скомкала бумагу. — Давай, всему свое время, а?

Я помолчал. Хорошо, пусть будет так. Кивнул, взял Лоту за руку — она вздрогнула. Попыталась выдернуть ладонь — я удержал, потянул к себе. Бархатная кожа перчатки. Аккуратно, пальчик за пальчиком, раскрыл ее ладонь…

Вынул бумажный комочек и опустил в карман камзола. Там записок уже порядочно скопилось.

Лота смотрела с удивлением.

Экипаж свернул направо, подпрыгнул, загремел по брусчатке. Лошадям вдруг стало трудно идти. Тряска усилилась. Я понял, что все еще держу Лоту за руку. От ее пальцев шло тепло, ощутимое даже сквозь тонкую перчаточную кожу. Потом понял, что моя рука дрожит, а сестрица смотрит на наши руки, и лицо у нее — странное.

Проклятье!

Я отдернул руку — быстрее, чем следовало, — и откинулся на сиденье. Держи себя в руках, Генри.

Я ненавижу быть слабым.

Ненавижу.

Потом Лота положила свою ладонь поверх моей. Серый бархат перчатки. Тепло. Так и сидели до самого парка. Позади оставались дома, улицы, водосточные трубы, люди, подъезды, раскрытые окна, офицеры и дамы, солдаты в буфах и женщины в белых платьях, кареты и лошади, вывески и уличные торговцы. Когда экипаж остановился, я даже пожалел, что поездка так быстро закончилась. Мне бы еще ехать и ехать вот так, ни о каком будущем не думая.

Почему-то, гуляя с кем-то под руку, не думать об этом ком-то сложнее, чем сидя в экипаже.