И точно, от опушки к ним намётом скакал всадник, в котором все узнали царского стольника. Не доскакав три сажени до остановившихся охотников, стольник осадил коня и возбуждённо выкрикнул:

– Плохие вести, государь!..

Обращаясь к царю, стольник сдёрнул шапку.

– Ну что там ещё?.. – Алексей Михайлович сердито взглянул на стольника, будто тот был виноват, что так удачно начатая охота прервалась.

– По обеде из Москвы подьячий Приказа тайных дел прибыл. Велено сообщить: неотложное дело.

– Ну, говори, какое? – Царь покосился в сторону недальней рощи, где сокольники, громко перекликаясь, искали севшего где-то там кречета.

– Велено сообщить, – повторился стольник. – Царского посла разинские казаки убили, а их разбойничья ватага вновь с Дона на Волгу ушла.

– Так… – начал было Алексей Михайлович и осёкся.

Вести и впрямь оказались неотложные. Охоту так и так приходилось кончать, и насупившийся царь, тронув коня, рысью поехал к роще…

* * *

Стоя на раскате Земляной крепости, воевода Епанчин в подзорную трубу наблюдал, как голландский трёхмачтовик медленно идёт верх по реке, направляясь к пристани. Крепость как временное укрепление начали строить почти тогда же, когда Марселис заложил первые камни Гостиного двора, и сейчас воевода как раз осматривал то, что успели сделать.

Вообще-то, Епанчин намеревался уточнить, хорошо ли просматриваются подходы к крепости, но неожиданное появление голландского корабля отвлекло его, и теперь он пытался определить, кто на этот раз прибыл. Конечно, воевода моряком не был, но и он, рассматривая рангоут гостя, безошибочно определил: корабль здорово потрепало в Студёном море.

Тем временем голландец, приспустив паруса, повернулся бортом, и воевода удивлённо присвистнул. Да это же был почему-то опять зашедший в Архангельск его старый знакомец, шестнадцатипушечный флейт капитана Олафа Нильсена, про которого ему так много сообщила Злата. Правда, перепутанные и местами оборванные снасти подсказали воеводе причину возвращения. Наверняка перед дальним переходом иноземцы будут ладить рангоут.

Неотступно следовавший за воеводой стрелецкий пятидесятник, тоже глядя на флейт, сокрушённо вздохнул:

– Эк его потрепало…

– Да… – Воевода сложил подзорную трубу и приказал: – Ты вот что, спустись на пристань. Вроде как встретить, и поспрошай у капитана как да что…

Стрелецкий пятидесятник удивлённо глянул на воеводу. Он знал, что Епанчин зачастую сам встречает каждого иноземца, заходившего в Архангельск. Воевода перехватил его взгляд и пренебрежительно хмыкнул.

– Много чести голландцу будет – встречать каждый раз…

Стрелецкий пятидесятник понимающе кивнул и сбежал с раската, а воевода, теперь уже не пользуясь подзорной трубой, стал смотреть, как флейт, спустив все паруса, начинает швартовку. Вообще-то, отправляя пятидесятника на пристань, воевода кривил душой. Сейчас больше всего ему хотелось самому переговорить с негаданно возвратившимся капитаном Нильсеном, уж больно много поведала ему Злата о хитром голландце. Однако, зная себя, воевода опасался, как бы сгоряча не сболтнуть лишнего.

Пока Епанчин прикидывал, как ему поступить, голландец закончил швартовку, и по сброшенным на пристань сходням начали сновать люди. Воевода ещё какое-то время следил за царившей там суетой, а потом, так и держа в руке подзорную трубу, начал медленно спускаться с земляного раската.

Много позже, уже вернувшись на воеводский двор, Епанчин решил было немедля схватить Нильсена, но потом всё-таки передумал. Всё, в чём воевода мог обвинить капитана, ему сообщила Злата, и если Нильсену открыто сказать об этом, то все иноземцы без труда дознаются, откуда сведения, тем более что отношения воеводы с девушкой уже завязли в зубах у горожан. А значит, в лучшем случае Злата из ценного конфидента превратится в обычную содержанку.

Нет, такого Епанчин допустить никак не мог, и, пока он ломал голову, как же всё-таки поступить, к воеводе заглянул служка и, отчего-то пряча глаза, сообщил:

– Тут пришли…

– Кто там ещё… – вскинулся воевода, но служка ответить не успел.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась какая-то поморская жёнка. Воевода зло глянул на бестолкового служку, тот испуганно метнулся за дверь, а жёнка, наоборот, решительно вошла и стала медленно-медленно опускать с головы цветастый платок. Когда же из-под этого самого платка неожиданно показалась такая знакомая копна волос, Епанчин недоумённо воззрился на Злату.

– Ты?.. В таком виде?.. Почему?

– Чтоб не цеплялись, – поправляя волосы, спокойно пояснила Злата. – А то про нас с тобой не только Немецкий двор знает, а, наверно, и посад тоже.

– Ну да, ну да… – растерянно подтвердил Епанчин и, не зная, как сказать, что девушка пришла не ко времени, замялся.

Но Злата, не обратив на это внимания, сразу перешла к делу и сообщила:

– Меня капитан Нильсен прислал.

– Зачем? – удивился воевода.

– Хочет, чтоб я тебя уговорила не мешать ему. А то его кораблю ремонт требуется. Он же не только рангоут порвал в шторм, но и борт где-то во льдах пробил. Они, как сюда шли, воду всё время из трюма откачивали.

– Вот даже как… – Епанчин задумался. – Куда же он всё-таки залез?

– Толком не знаю, – пожала плечами Злата. – Нильсен больше помалкивает. Но из разговора понять можно, корабль очень уж далеко во льды зашёл, потому как искал капитан путь к Китаю по чистой воде.

– К Китаю, говоришь?.. – насторожился Епанчин. – А как же фактория на берегу?.. С ней-то что?

– Да, про факторию он точно говорил, – оживилась Злата. – Уверяет, места подходящего найти не смог. И берега голые, безлесные, и лёд помешать может, да к тому же и народу вроде как нет…

– Так, значит, оно оборачивается… – Воевода отошёл к окну и стал задумчиво смотреть на реку.

Сейчас Епанчин решал, как ему быть с капитаном Нильсеном. Уж слишком пронырливым оказался этот вроде бы голландец. В любом случае предстоящий флейту долгий ремонт был как никогда кстати. Воевода почему-то был уверен, что за это время Злата вызнает всё…

* * *

Рассвет едва занимался, но все три мачты «Орла» уже чётко вырисовывались на фоне начинавшего светлеть неба. Полностью снаряжённый корабль стоял на некотором отдалении в виду берега, а чуть в стороне от него, у Астраханской пристани, теснились дощаники, струги и рыбацкие лодьи.

Удобно расположившись на небольшом взгорбке, сподвижник Разина, Василий Ус, всматривался в предрассветную мглу и одновременно вразумлял стоявшего рядом с ним казачьего есаула:

– Пойми, дурья голова, этот ихний «Орёл» нам, как кость поперёк горла. Ежели его сейчас в Волгу заведут, казачьим стругам ни вверх, ни вниз ходу не будет.

– Да понимаю я, понимаю, – вроде как согласился есаул и тут же, переминаясь с ноги на ногу, стал возражать: – А может, лучше, как у Свиного острова, со стругов…