– Анна, а Патрик сюда раньше возвращался? – спрашиваю вдруг.

– Что?

– Ну, с тех пор, как у его родителей отобрали дом, Патрик сюда приезжал?

– Не знаю, – отвечает она после затянувшейся паузы. – Откуда мне знать? Я его почти не помню. Меня ведь самой не было в городе. Всего несколько месяцев, как вернулась.

Я этого не знала. Мне казалось, она просто путешествовала, а так жила здесь постоянно. Пытаюсь вспомнить, что она рассказывала. Нет, ничего определенного. Все какие-то намеки.

– Отсюда все уезжают, – продолжает Анна. – Детство заканчивается, и ты спешишь вырваться как можно быстрее, вырваться и найти свое место в жизни.

– Но ты вернулась.

– Как Патрик и как Бен. И еще десяток таких же, как мы. Этот город не отпускает, он притягивает, как заноза, которую никак не удается вытащить, беспокоит, как незаживающая рана.

Все звонки в риелторские конторы, все поездки в этот город, куда, по словам Патрика, он заворачивал, просто проезжая мимо… Трагедия произошла здесь пятнадцать лет назад, и я не могу с уверенностью сказать, куда в те дни уезжал мой муж. Могу ли я помнить, где он был в ночь убийства? У меня в жилах леденеет кровь.

– Подрастая, мы все учимся плавать против течения, – говорит Анна. – Проходят годы, и наконец все получается. Тогда мы уплываем прочь… – Она наклоняется ко мне. От резкого запаха ее духов (у них сладкий аромат душистого горошка, однажды она принесла мне эти цветы) начинает кружиться голова. – Мы уплываем, но проходит время, силы слабеют, и мы перестаем грести. Перестаем бороться, и волна относит нас обратно.

* * *

Вроде бы я проснулась, но не до конца. Лежу, смотрю в потолок, слушаю, как собирается на работу Джо, как готовится к школе Миа. Открывается дверь – и я закрываю глаза. Притворяюсь, что сплю.

Слышу голос Патрика.

– Сара! – Не дождавшись ответа, муж вздыхает. Скрипит кровать – он садится рядом, чувствую под головой его руку. – Я должен зайти в контору поговорить с Дэвидом, вернусь не поздно.

Патрик ставит на тумбочку мою бутылочку с пилюлями и стакан воды. Это первое, что я вижу, когда снова открываю глаза. Интересно, таблетки, которые я похоронила в саду, все еще там? Представляю, как выкапываю их голыми руками, как глотаю испачканные глиной капсулы забытья. Эта мысль будит меня окончательно.

Принимаю душ, одеваюсь, иду вниз. Только бы опять не скатиться в эту яму. Не могу себе такого позволить.

Захожу на кухню и вздрагиваю от неожиданности: за столом с тостом в руках сидит Джо.

– Господи, Джо, – говорю, схватившись за сердце, – ты меня напугал. Я думала, ты ушел на работу.

Он пожимает плечами и бросает на меня быстрый взгляд из-под упавшей пряди волос.

– Я сегодня начинаю в два. Закончу в десять.

– Так поздно? А ты успеешь на автобус? – Нажимаю кнопку чайника. – Или на поезд?

Джо ставит свою чашку рядом с моей и в обе кладет по ложке кофе.

– Я, наверно, останусь ночевать у друга.

– Это кто-то из школы? Из старых друзей?

– Что это за старые друзья из новой школы? – усмехается сын. – Ты только не беспокойся. У меня были приятели, с которыми я проводил время, но Мистером Популярность меня назвать никак нельзя. Тут мне до Миа далеко.

– Так у кого ты останешься?

Джо отвечает не сразу, ждет, когда я налью кипяток в его чашку.

– Я познакомился с одним парнем…

Сын берет свою чашку, и мне кажется, что разговор окончен. Сейчас возьмет тост и уйдет к себе, но Джо возвращается к столу.

– Это Саймон. Его зовут Саймон.

Не тот ли юноша, что целовал Джо на ярмарочной площади?

– Расскажи о нем, – прошу я.

– Он меня спас, – говорит Джо, улыбаясь. – Миа бы это пришлось по душе, правда? В Кардиффе вечером накануне переезда я был не в себе, а Саймон тогда мне очень помог. И мы подружились. – Чувствую, что сын не может сдержать улыбку и смущенно опускает глаза. – Саймону двадцать один, он только что окончил университет, работает в магазине, временно, пока не найдет подходящее место. Тусоваться не любит, хотя сослуживцы его приглашали, по клубам не ходит. А еще Саймон – вегетарианец и совсем не пьет.

Джо снова смотрит мне в глаза, и я замираю. Стараюсь скрыть от сына, что все уже поняла. Прочла всю правду – сокровенную правду о юноше, которого зовут Саймон, – и ужаснулась.

– Я даже не знаю, почему он мне так нравится, – продолжает Джо. – Он очень аккуратный, не пьет, не курит. Спокойный, не любит шумных сборищ. Кажется, у нас нет ничего общего. Но у Саймона такая улыбка, такой мелодичный голос – он то звенит, то становится низким, глубоким, а когда вдруг умолкает, я даже чувствую, как быстро бьется у меня сердце. – Последние слова сын почти шепчет.

Рукава его темно-синего джемпера скрывают руки. Шрамов не видно. Почему вместо того, чтобы обо всем рассказать мне, он резал себе вены? Проследив мой взгляд, Джо натягивает рукава еще ниже.

Наконец он со мной разговаривает, и я боюсь его отпугнуть.

– Как дела с психотерапевтом?

Джо был у нее четыре раза, сам добирался на автобусе. Ездить со мной, как я предлагала, не захотел. А Патрик вообще молчит. Он даже не хочет это обсуждать.

– Мне кажется, нормально. Она твердит, что нельзя все держать в себе, что нужно разговаривать, только я не всегда… – Джо теребит край рукава, говорит еле слышно. – Я рассказал ей про Саймона, и она советовала быть осторожнее, потому что такие отношения сейчас могут мне навредить. Но Саймон говорит, что мы просто друзья.

– А ты рассказывал о нем отцу?

Джо смотрит на меня как на ненормальную.

– Издеваешься?

Засмеявшись, он встает из-за стола. Значит, уже поел и сейчас уйдет. Я тоже собираюсь подняться, но сын выбегает в холл и, вернувшись обратно с потертым рюкзаком, достает оттуда какую-то брошюру: проспект колледжа дополнительного образования[9] в Кардиффе.

* * *

– Об этом отцу тоже знать не надо. Раз я бросил школу, аттестат мне теперь не светит. А этот курс – его нашел Саймон – можно совмещать с работой. И я мог бы поступить в художественный колледж. – Джо дотрагивается до проспекта и, помолчав, добавляет: – Я не мечтаю о блестящей карьере. Может, внешне я и похож на отца, но мне почему-то кажется, что у нас с тобой намного больше общего.

О господи! Перегнувшись через стол, накрываю ладонью руку Джо. Эти тайны… Мы все время друг друга обманываем. Я давно хотела рассказать ему об усыновлении, но Патрик даже отказывался это обсуждать. А теперь… Как мальчик, столько раз вскрывавший себе вены, воспримет эту правду теперь? Не разбередит ли она его еще не зажившие раны?