Король же по многим причинам держался с подкомориной.

Во-первых, осталась ещё частица страсти к ней, которую прекрасная Уршула очень ловко умела питать. Затем, в Польше подкоморина для него была необходимым инструментом. Через неё он попал к примасу, над которым нужно было бдить, она часто могла ему объяснить и уладить то, чего не мог ни Флеминг, ни Пребендовский.

Любомирская предвидела, что в сердце короля не сможет удержаться, хотела только добыть титул и содержание.

На вид лёгкая, легкомысленная, кокетливая, даже несдержанная, в действительности она была неслыханно ловкой и хитрой, а эта внешность бабочки, эта измена, эти обманные ошибки, какие совершала, слабость, за которую её семья упрекала, – были досконально рассчитаны и приготовлены.

Даже самые хитрые, которых обмануть и сбаламутить было чрезвычайно трудно, давали ввести себя в фальш, таким досконально естественным казалась её поведение. Одним из средств пробуждения доверия было менее обычное, а значит, наиболее эффективное.

Она специально делала явные ошибки, чтобы ввести в заблуждение тех, кто подозревал бы её в слишком мудром расчёте.

Ревнивый и подозрительный Август никогда её не подозревал. Этот обморок во время турнира был гарантией привязанности, которая тем сильней объявлялась, чем больше остывала.

Кроме того, подкоморина в отношениях с королём умела их удерживать на некоторой идеальной высоте, когда Август куда-то сходил, аж до самых последних пределов бесстыдства и распоясания. С ней всегда он должен был играть роль рыцарственного любовника, героя, полубога. Любовь к ней имела эту особенность и это делало её сносной непостоянному пану. Он находил в ней некоторое отличие. С французскими актрисами он допускал почти скотские шалости.

Враги подкоморины, которые были среди немцев, так же как друзья, не смели ничего ещё начинать против неё, так как до сих пор она была сильной.

Король оказывал ей как можно большее уважение. Была это первая полька, большого имени и семьи, которая для него пожертвовала головой мужа, семьёй, всем. Этого не сделали для него ни Кессель, ни Кёнигсмарк, ни Фатима-Шпигель, ни де Ламберг-Эстер. Тех он мог вознаградить, давая им мужей, у этой отобрал его… поэтому он должен был сторицей заплатить за это. Любомирская понимала своё положение и, несмотря на свою кокетливую натуру, не дала королю ни малейшего повода для подозрения и разрыва отношений.

Занятый своей таинственной политикой, Август иногда целыми месяцами не мог видеть подкоморину Тогда кружили между ней и королём самые горячие письма, самые чувствительные заверения в любви и вскоре потом надежда на потомство осчастливила пани подкоморину. Было это то одно, чего сильнее всего она желала… Король не мог уже, дождавшись ребёнка, меньше сделать для неё, чем для Авроры.

После своего возвращения в Дрезден и неожиданного вызова к королю, положение Витке изменилось полностью. Он дошёл как раз до того, чего желал; король его знал и рассчитывал на его службу. Но с другой стороны Витке не мог заблуждаться. Константини, который пользовался им для себя, был к нему приятельски расположен, теперь от страха, как бы не быть поверженным, он становился подозрительным, а королю попросту враждебным.

Мазотин уже имел тут такие большие заслуги и думал, что Августу он так необходим, что избавиться от нового человека, Витке, считал очень лёгкой задачей.

Сразу после королевской аудиенции Константини позвал его к себе.

– Ну, – сказал он ему, – видишь! Ты мне обязан за то, что рекомендовал тебя королю. Понимаешь! Будь мне благодарен и служи верно, потому что как легко мне было тебя рекомендовать, так ещё легче будет отправить прочь.

– Но, ради Бога! – отпарировал Витке. – Как можете вы допустить что-либо подобное, я без вас шагу не сделаю…

Подали друг другу руки и расстались.

К самым мудрым средствам удержания короля в своей власти Любомирская относила как можно более заботливое слежение за каждым шагом любовника. Около неё были пажи, которых она умела приманить на свою сторону, и польские паны, которые ей доносили о самых мелких подробностях.

Она верно подозревала Константини, потому что тот, не смея ещё ничего предпринять, замахивался на то, чтобы король порвал с Любомирской и завязал отношения с кем-нибудь более доступным для итальянца. Ей сразу донесли о Витке, потому что на дворе догадались, что король, который с великой похвалой о нём отзывался, не преминет им воспользоваться.

Подкоморина тут же затронула все пружины, чтобы узнать Витке и привести на свою сторону. Это было нелегко, но, пробуя, расспрашивая, княгиня вышла на Пшебора. Тот же вовсе ей не нравился, использовала его только как посредника; она полетела к нему просить, чтобы привёл к ней Витке. Объяснить этот каприз было легко. Купец жил в Дрездене, подкоморина хотела туда переехать, ей было нужно с ним познакомиться.

Витке мог быть ей в этом полезен.

Уже тогда Август обдумывал, куда её поместить, а всемогущий ещё Бехлинг, друг сердца графини Эстер, начинал против неё интриговать. Для защиты от него и безопасной жизни в Дрездене, для объяснения отношений на дворе подкоморина нуждалась в ком-то. Витке мог ей в этом и у короля послужить. Поэтому она постаралась притянуть его к себе и приобрести. Витке был и не таким опытным, и не таким проницательным, чтобы в этом догадаться о какой-то интриге. Любомирская показалась ему восхитительной! Её очарование полностью его подкупило. Служить ей, ему казалось, это в то же время дать доказательства верности королю. Не показалось ему даже странным, что она поручила ему сохранять тайну и пригрозила, чтобы Константини не открывал её. После двух тайных встреч с Любомирской, купец целиком уже был на её стороне. Секрет, каким заслонялись эти отношения, казался ему естественным.

Таким образом, вдвойне втянутый, об отступлении он не мог уже и подумать.

III

В Белянах, под Варшавой, где король приказал поставить себе новый летний дворец, скрывая в нём свои романы и пьянки, чтобы за них поляки его не высмеивали, в приёмной, полной саксонской и польской службы, царила мёртвая тишина.

Одни на других поглядывали с каким-то страхом, тревогой, неуверенностью, что им предпринять. На первый взгляд входящему было видно, что они что-то ожидали, что создала панику, должно быть, какая-то новость.

Из покоев, в которых король тогда находился, ничего не было слышно, а к ним обращались глаза и уши службы. Некоторые осторожно на цыпочках приближались к дверям, желая прислушаться… тщетно…

Некоторое время назад прибежали сюда сенаторы, самые близкие к его величеству, преданные ему, съехались саксонцы, вбежал Пфлуг, прибыла бледная Любомирская… Всё это исчезло в глубине покоев, в