солдатам и сержантам отдыхать. Но сам он, несмотря на ранение и неимоверную усталость, не сомкнул глаз. Зорко наблюдая за гребнем высоты, за флангами обороны взвода, Кочетков чутко прислушивался к тишине, настораживался на каждый ночной шорох. Он думал только о том, как ему лучше организовать оборону, если враг двинет танки, как лучше расставить силы, чтобы при первой встрече с танками воины не растерялись.

Выдержат ли те, что остались в живых?.. Ведь осталось так мало.

Рассвет подкрался незаметно.

Еще не появилось солнце, как за гребнем высоты послышался шум моторов, а через некоторое время на фоне неба показались первые вражеские танки.

Начинался день 17 августа 1942 года.

— Один, второй, третий… — считал командир машины с огромными белыми крестами впереди и на бортах. — Приготовить противотанковые гранаты!.. Восемь… Десять… «Эх, огоньку бы!» — подумал Кочетков, хотя знал, что артиллеристы еще не успели подойти на поддержку. — Еще два! — Двенадцать танков против шестнадцати человек!

Собрав всю свою энергию, обессиленный потерей крови и бессонными ночами, командир взвода приподнялся над окопом и обратился к своим, питомцам:

— Товарищи гвардейцы! Фашистские танки мы должны остановить во что бы то ни стало. Вспомните, как наши товарищи защищали Москву… Нам тоже некуда отступать. За нами Сталинград… А впереди победа!

Низко над головами с воем пронесся вражеский снаряд, потом еще, еще.

— Гранаты к бою, вперед! — скомандовал Кочетков.

Гвардейцы разом подались вперед, полетели первые гранаты. Завязалась неравная схватка. Танки, на ходу ведя огонь из орудий и пулеметов, наседали. Но вот в привычном гуле машин, грохоте рвущихся снарядов и свисте вражеских пуль послышалось два взрыва. Молодцы, ребята! Два танка с подорванными гусеницами закружились на месте.

Командиру стало все трудней управлять боем. Он видел, как один за другим падают и не поднимаются сраженные вражеским огнем бойцы. А танки стальной лавиной неумолимо движутся вперед, прямо на окопы гвардейцев… Наступил самый решительный момент. Выдержат ли нервы? Не струсит ли кто, не испортит ли все дело?

Нет! Уральцы никогда не подводили. Недаром у сердца почти каждого воина лежит комсомольский билет. Недаром их Родина назвала гвардейцами, а гвардия не отступает!

Вот один из солдат вскакивает и с криком «За Родину, вперед!» бросается со связкой гранат под танк. Взрыв. Герой погиб, но фашисты дорого заплатили за его жизнь: третий их танк был выведен из строя.

Беспримерный подвиг героя воодушевил воинов, влил в них новые силы и решимость. Гвардейцы выскочили из окопов и ринулись на танки, забрасывая их гранатами. Послышались новые взрывы. Остановился четвертый танк.

У противника осталось еще восемь машин. Василий Кочетков настолько обессилел, что не мог двигаться. Едва приподняв голову, он осмотрелся: сколько гвардейцев еще в строю? Василий Чирков, Михаил Степаненко и Михаил Шуктомов… Только трое против восьми танков. Но гитлеровские танкисты уже заколебались. Увидев, как запылал четвертый танк, несколько вражеских машин повернуло обратно. Два танка продолжали еще двигаться вперед, непрерывно ведя огонь из пушек и пулеметов. Тогда оставшиеся в живых бойцы бросаются с гранатами на них, выводят их из строя и погибают сами.

…Так закончилась эта беспримерная схватка. Так сражались и погибли шестнадцать героев-гвардейцев, из которых только двоим — Ивану Федосимову да Павлу Бурдову — едва исполнилось 30 лет, а всем остальным, в том числе и отважному командиру взвода, было по 19—20 лет. Они погибли, но не отступили ни на шаг, не пропустили врага.

…Над Доном в сизой дымке медленно подымалось жаркое августовское солнце. Всюду грохотал бой, только на участке, который оборонял взвод Кочеткова, временно установилась тишина.

Воины, подошедшие на подкрепление, склонив головы, смотрели на своих павших товарищей, с которыми еще вчера шли в одном строю. Вид поля боя, устланного вражескими трупами, горевшие машины говорили сами за себя. Да, так могут драться только гвардейцы, только наши советские воины, воспитанные Коммунистической партией!

Политрук роты Новиков разыскал умирающего командира взвода. Он и рассказал о подробностях только что закончившейся битвы. Под конец, когда иссякли последние силы, Василий Кочетков передал политруку просьбу — свою и погибших товарищей:

— Просим всех нас считать коммунистами.

Михаил Найдич

В СТАЛИНГРАДЕ

(Из поэмы)

Немногословный разговор,

Солдатское прощанье, —

Уходит гвардии майор

На трудное заданье.

Над степью ветер тучи гнал,

Прибить их к Волге жаждал.

Шел бой за город, за квартал,

За дом, за угол каждый.

Напрасно раньше в слепоте

Искали слова проще,

Когда углы назвали те

Так буднично — жилплощадь.

Ведь здесь любой обычный дом

Весомо и реально

На шаре встанет на земном

С доской мемориальной.

Одна граната, пистолет,

Один глоток во фляге.

Всему предел, а только нет,

Предела нет отваге.

Пусть ты один, а пред тобой

Мелькают вражьи тени, —

Ты в обороне круговой,

Но ты не в окруженьи.

Тебя не бросить наповал,

Хотя ты ранен дважды…

Шел бой за город, за квартал

За дом, за угол каждый.

Василий вверх переползал,

Схватившись за перила,

И пылью каменной глаза

Ему запорошило.

Загар с лица его сошел,

Лицо вдруг стало белым…

— Нет, нет, друзья, все хорошо,

Слегка плечо задело!

Майор до боли руки жмет,

Узнав солдат знакомых.

Сильней забился пулемет

В чернеющих проемах.

Не умолкает пулемет,

А пулеметчик ранен.

Но комсомольское идет

Здесь в комнате собранье.

— Пусть пол и стены горячи,

Но, мы не отступаем:

Из уважительных причин

Одну лишь смерть считаем!

В кольце наш город, но, друзья,

Мы все взломаем кольца,

Иначе жить нам и нельзя —

Не правда ль, комсомольцы?

— Ты прав, товарищ секретарь!..

Народ мы будто разный:

Я сам казах, а ты волгарь,

А старшина с Кавказа.

Но вот, к примеру, нам вчера

Вручили писем много,

И пусть я в руки их не брал

И тайн чужих не трогал,

Я знаю без того и так

(Чутье мне подсказало)

Тебе