о том писал земляк,

О чем мне мать писала.

Недаром мы фашиста бьем

Едино — брат за брата.

Я пулей бью, а ты штыком,

А старшина гранатой!..

От крови намокал рукав,

Василий встал и начал:

— Товарищ Нургалиев прав,

У нас одна задача.

Друзья в усилиях своих

Пусть рук не покладают…

Но где из всех передовых

Лежит передовая?

Кому из множества бойцов

Дано такое право —

Сражаться в городе отцов,

На волжских переправах?

Ведь здесь со связкою гранат

Суров, красив и точен

Стоял насмерть наш старший брат —

Царицынский рабочий!

Молчат бойцы — горючий дым

Походов давних ожил,

И то, что было дорогим,

Вдруг сделалось дорожке:

И старый обгоревший вяз,

Что пули перепилят,

И этот дом, уже не раз

Простреленный навылет,

И чудом уцелевший том

На деревянной полке,

Где Пушкина портрет — лицом

К врагу, спиною к Волге.

Не просто их в такие дни

Спасаем от разрывов,

А то, большое, с чем они

В сознанье неразрывны.

И если это осознал, —

Прорвется в слове, в жесте…

А ветер, ветер все листал

Листы из белой жести.

Над крышей «Юнкерсы» — не счесть —

В пике пошли на ясли.

Но ясно, что у дома здесь,

Враги уже завязли.

Над ними облака встают,

Как белый флаг, который,

Когда сдаются в плен, несут

В руках парламентеры.

Еще немало впереди

Боев ожесточенных,

Но и боец, ты погляди,

Каким он стал ученым!

Не зря Василий, сам учась,

Был и с другими строгим:

Совсем потрепанная часть,

А встала на дороге.

Казалось: что за сила, власть

В том слове — сталинградцы?

Совсем потрепанная часть,

А как умеет драться!..

Но словно все наоборот,

Как будто против правит,

Примчалась весть, что первый взвод

Полуподвал оставил.

Нигде, ничем не знаменит —

Хранилище, картофель,

Но вот теперь он заменил

Окопы в полный профиль.

И стал обычный тот подвал

Объектом очень важным…

— Ах, лучше бы майор кричал,

Покрыл бы трехэтажным,

Бросал бы в трубку, сам не свой,

Обиду за обидой. —

И взводный шевельнул рукой,

Осколком перебитой.

Придется отбивать подвал!

И в сумке из холстины

Гранаты взял: — А ну, братва,

Свяжите воедино!

И к камням грудью привалясь,

Тихонечко пополз он.

Огонь и дым, и пыль, и грязь

Пошли ему на пользу:

Он в них, не взятый на испуг,

Остался незамечен;

Да вот беда — припомнил вдруг,

Что далеко-далече

Наташа, дочка, дом, Урал…

— Не надо вспоминать бы! —

А он, чудак, дожить мечтал

До девочкиной овадыбы.

Наташа!.. Где ты?.. Не забудь…

Весь небосклон в накрапах,

Сейчас умрет не кто-нибудь,

Сейчас умрет твой папа.

А умер — всё, навек умолк…

Но что ты тут попишешь,

Но что поделаешь — есть долг,

И он всего превыше.

И думал, что конец делам,

Что не увидит милых,

Что взводным меньше числить нам

В Вооруженных Силах.

Но рядом с этой — вот мудрец —

Другую мысль держал он:

Нет, шутишь, это не конец,

Еще гульнем, пожалуй.

Во все живущее влюблен,

В мозгу своем горячем

То веру в жизнь достанет он,

То снова тут же спрячет:

Мол, не к чему ребячья прыть

Под пулями на поле,

И — как бы это объяснить —

Ну, чтоб не сглазить, что ли?

По стеклам и по кирпичу

Он полз секунд пятнадцать,

А сердце все — хочу, хочу,

Хочу живым остаться!

И вот — зловещий вход в подвал.

Рука взлетела. Грохот…

Успел подумать: «В цель попал

И, значит, жить неплохо».

И пусть еще не понял он,

Что жив, да и к тому же

Не обожжен, не оглушен,

Не ранен, не контужен, —

Спасая землю, сам приник

К земле родной плотнее.

Видать, всегда в тяжелый миг

Мы неразлучны с нею!..

И загремело, как обвал,

По крыше черепичной,

Когда Василий Шаповал

Повел гвардейцев лично.

Слова!

Мы поручили им

Своих сердец глубины.

Сознательность, мы говорим,

Учеба, дисциплина.

И их теплом всегда согрет,

Ребенок или взрослый…

Но вот в сраженьях

Слов тех нет —

Они есть  д о  и  п о с л е.

А здесь, в особый час боев,

Совсем иная мерка;

Здесь воплощенье этих слов

И этих слов проверка!

…И видел, кто остался жив,

Суровую проверку:

Врали, пощады запросив,

Подняли руки кверху.

И ты победу увидал, —

Ведь ты ее так жаждал!..

Шел бой за город, за квартал,

За дом, за угол каждый!

Ю. Хазанович

ЧЕЛОВЕК № 10 920

Рассказ

В один осенний день 1944 года я шел по городу с приятелем, пожилым военным врачом.

Осень в том году была обычная для Урала — солнечно щедрая, сухая и жаркая. Листва на деревьях наливалась звонкой бронзой. В воздухе струились тонкие, как солнечные лучи, липкие паутинки. Пахло растопленным асфальтом.

Неподалеку от завода, где шоссе сворачивало за город, белели выщербленные на брусчатке широкие полосы — следы танков, ушедших в поле на