— Почему это? — взволновался Прошка. — Неужели мы впятером не справимся с одним-единственным жалким маньяком?

— Если он набросится на одного из нас и начнет душить, то, наверное, справимся. А если он отравил все напитки и еду в отеле? Ты согласен посидеть несколько дней на водичке из-под крана?

Прошка вконец пал духом.

— Умеешь ты сказать приятное, Варвара, — пробормотал он уныло и потряс головой, словно вымокшая собака. — Не верю я, что твой маньяк отравил всю здешнюю жратву и выпивку. Ему тоже пить-кушать надо. И потом: это сколько же у него было отравы?

— Не так уж много… Ну хорошо, пусть не всю; пусть он травил избирательно: пару бутылок в одном номере, пару — в другом. И блюда — через одно. Так тебя больше устраивает?

Прошка глянул на меня исподлобья и промолчал.

— Вот видишь, гораздо приятнее верить, что Вальдемар отравился алкоголем. Тогда, во-первых, мы можем не опасаться, что ты похудеешь, во-вторых, не нужно ломать голову, кто убийца. Пьянство Вальдемара подтверждает мою версию.

— Ладно, убедила. Решено: у Вальдемара обычный перепой. Хотя мне не очень понятно, почему это указывает на него, как на убийцу. Ты считаешь, что его пьянство вызвано угрызениями совести? А по-моему, любой запьет, если люди вокруг мрут как мухи. Особенно слабонервный.

— Да, наверное. — Я вздохнула. — Но выбор у нас невелик: либо Вальдемар, либо Замухрышка. Наталью ты исключил сам, а подозревать Ларису просто смешно. Она только что безутешно рыдала у меня на плече, оплакивая мужа, вон, весь свитер мокрый.

— Ну, мокрый свитер еще не доказательство, но я согласен: Лариса не похожа на Лукрецию Борджа. И даже будь она непризнанным гением по части притворства и сумей нас провести, какого дьявола ей убивать Бориса? Леву — это я понимаю. Убийство мужа всегда имеет смысл. Жена может позариться на наследство, отомстить за дурное обращение или решить, что она сыта по горло стиркой мужниных носков…

— Или выразить таким образом свое отношение к его воскресным поездкам на рыбалку, неумению оценить новое платье и привычке хрустеть пальцами, — подхватила я. — Словом, причин столько, что есть прямой резон открыть специальный отдел для невест в магазине для новобрачных. «Чем могу служить, мадемуазель? Вы боитесь, что будущий супруг начнет храпеть? Могу порекомендовать настойку белены и болиголова. Безотказное средство, уверяю вас. Благодарим за покупку. А вот этот пузырек стрихнина наша фирма преподносит вам в подарок с пожеланиями счастливой семейной жизни».

— Ишь, глазки разгорелись! — проворчал Прошка. — Я всегда подозревал, что мы пригрели на груди мужененавистницу.

Последнее замечание осталось без ответа, потому что из комнаты донесся стон. Заглянув в открытую дверь, я увидела лицо Павла Сергеевича, искаженное гримасой боли. Глаза его были открыты. Мы с Прошкой быстро подошли к постели больного.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я негромко.

— Голова… болит, — пробормотал Павел Сергеевич, с трудом разлепив пересохшие губы.

— Дать вам обезболивающее?

— Не надо… пока… Может быть, позже.

— Скажите, если вам что-нибудь нужно. Питье, еда…

Павел Сергеевич кашлянул и посмотрел на меня смущенным взглядом. Я вняла молчаливой просьбе и вышла из комнаты.

— Мне бы оправиться, — услышала я виноватый голос старика, закрывая за собой дверь.

Пока я размышляла, как Прошка разрешит эту проблему, дверь комнаты снова открылась, и он появился на пороге в обнимку с Павлом Сергеевичем.

— Ты с ума сошел! — набросилась я на него. — Павлу Сергеевичу нельзя вставать. Куда ты его тащишь?

— Не волнуйся, дочка, мы недалеко, — прошептал старик, коснувшись моей руки сухой ладонью.

Понимая, что заталкивать его обратно в постель было бы глупо, я отступила и повернулась к полке с продуктами. Старика нужно было покормить чем-нибудь легким, а в холодильнике отеля вряд ли найдутся блюда для больного. На полке мне удалось отыскать манку, но сухого молока не оказалось. Я вспомнила, что в холодильнике было несколько пластиковых бутылок стерилизованного, и решила сбегать за ними в отель, но в дверях столкнулась с Прошкой и Павлом Сергеевичем.

— Куда лыжи навострила? — вежливо полюбопытствовал Прошка.

— Схожу за молоком, — ответила я, уступая им дорогу.

— Одна? Еще чего! Позвони в отель, попроси кого-нибудь принести.

— Мне ничего не нужно, дочка, — прошелестел Павел Сергеевич. — Водички попью, и ладно.

Прошка повел его к кровати, а я ополоснула кружку, налила из чайника воды и принесла в комнату. Павел Сергеевич выпил все в несколько больших глотков и протянул кружку мне.

— Еще?

— Нет, спасибо. Скажите, что со мной случилось?

— Мы нашли вас прошлой ночью с разбитой головой. Вы лежали на лужайке перед отелем. Точнее, в кустах. Как вы получили удар по голове, нам неизвестно. Вы ничего не помните?

Павел Сергеевич уставился в пространство.

— Вас я помню… Вы приехали с Борей, так?

Мы с Прошкой переглянулись. Видимо, амнезия Павла Сергеевича прошла. Сейчас он вспомнит о смерти Бориса, и как это на него подействует — неизвестно. Я на всякий случай подошла к столу и начала рыться в аптечке в поисках сердечных капель.

Мои опасения подтвердились. Лицо Павла Сергеевича вдруг исказилось, он резко попытался сесть и со стоном упал обратно на подушку.

— Боря… Машина застряла… Я вылез, начал толкать… Вдруг эта рыженькая как закричит: «Он умер, умер!» Наталья перегнулась через сиденье, взяла его за руку… Потом достала зеркальце, подержала у него перед губами… «Все, — говорит мертвым таким голосом. — Можно не спешить…»

Я нашла валидол и протянула старику.

— Вот, положите под язык, пожалуйста. Вам сейчас нельзя волноваться. Постарайтесь расслабиться, отогнать от себя все мысли…

— Погоди, Варвара, — перебил меня Прошка. — Павел Сергеевич, вы не помните, кто напал на вас ночью?

Я понимала, что старику не стоит сейчас напрягать память, но решила не протестовать. Все равно ему наверняка не удастся избавиться от тяжелых мыслей, пусть уж лучше думает о нападении, чем заново переживает смерть Бориса.

— Ночью?.. — У края повязки на лбу собрались складки. — Подождите… Когда мы вернулись из лесу, я сходил в котельную, потом доплелся кое-как до постели и словно провалился. А ночью… ночью меня что-то разбудило… Да, вспомнил, шаги — осторожные такие, крадущиеся шаги под окном. Пока я встал, пока натянул сапоги, все стихло. Я взял фонарь…

— Какой фонарь? — перебил Прошка. — Тоненький такой, вроде карандаша?

— Нет, у меня фонарь мощный, большой. — Павел Сергеевич показал руками прямоугольный предмет солидных размеров. — Взял я его, значит, вышел из дому, осмотрел все кругом — никого. «Почудилось, верно», — думаю. Но потом все-таки решил обойти дом, проверить. Вышел на дорожку, фонарь выключил, потому как луна проглянула, иду, смотрю — впереди человек стоит. Я прибавил шагу. «Эй!» — крикнул, а тут луна скрылась, и я его потерял из виду. Потом снова посветлело, но человек пропал — спрятался, должно быть. «Ну, — думаю, — тут прятаться особо негде, разве что в кустах перед домом». Сошел я с дорожки, иду вдоль кустов, вижу — куст впереди и впрямь шевелится. Я включил фонарь и — туда. Шевеление сразу прекратилось, но я уже приметил место и решил проверить. Подошел, поднял фонарь… и все… Что было дальше — не помню.