70. Боги Существенное знание

Мыслить их и говорить о них – это требует уже настоятельного вникания в существенное знание. Одной самоочевидностью тут не обойдешься. Она лежит за пределами притязаний на сущностное; ведь всякая самоочевидность есть всегда только поддающееся последующему рассчитыванию-доказыванию с цифрами в руках заверение, согласно которому неведомое допускается в некоторых случаях только для гипотез-допущений и защиты «знания».

Сущностное знание имеет свое непоколебимое постоянство в почтительном вопрошании, которое обычно – как следствие неуверенности – сочетается с недоверием.

Способность почтительного отношения к тому, что сомнительно и стоит под вопросом, заслуживая вопрошания, проистекает из смещения-сдвига, производимого ужасанием, которое пересаживает-переносит основное настроение человека в свободу по отношению ко всему только лишь суще-бытуюшему и окружает его без-дно-основностью пра-бытия, адресованным-призванным к которому существо может существовать только как принадлежное ему, если оно способно в ужасании оценить по достоинству бездну, каковое оценивание имеет содержательный состав только в почтительном-уважительном обращении-повороте к осново-положению истины сокрытой основы. Эта непоколебимая обращенность, однако, есть вопрошание о наиболее сомнительном и наиболее достойном вопрошания. Эта – если помыслить ее калькуляторски – неочевидно-неопределенная «очевидность» лежит вне пределов досягаемости любой науки. Но сущностное знание также никогда и не может быть сбито с толку или ввергнуто во мрак каким-нибудь безумием какой-то всего лишь мировоззренческой духовной болтовни, рассчитанной на толпу.

Это знание вы-рас-спрашивает сразу три возможности, благодаря каждой из них существляется всякий раз различное разделение-различение сущее-бытующего и пра-бытия как выбор.

Поскольку ни одна из этих возможностей не может быть исключена посредством одной только логики, а, тем более, они одновременно и на долгие времена оказывались главенствующими – а также потому, что знающий человек вынужден был, занимаясь вопрошанием, делать выбор в пользу каждой из возможностей – именно потому именно потому порядок их называния здесь не означает ничего существенного; тем более что сейчас только делается попытка указать на ту сферу, в рамках которой боги называются, забываются или вспоминаются.

Либо возможность такова: суще-бытующее, изначально основанное при основании-учреждении бытия, еще раз появляется в простоте своей сущности. Тогда Земля – из перво-изначальной целостности-неприкосновенности носит вокруг себя безмятежный мир, полный благородных дерзостных начинаний – и в споре с ним настраивает со-звучие человека с основополагающими настроениями-настроями бытия и приводит этот голос, полученный в результате спевки, к звучанию в языке, из которого возникает и ширится изначальный разговор тех, которые – как боги – обуздывают свою безбожность и – как люди – оставляют позади себя их очеловечивание (в субъект и в историческое животное). И тогда, чтобы произошло в со-бытии такое, пра-бытие и истина, божественность и человеческость, история и искусство только и находят поэтически и мыслительски свою сущность в первоистоке их сущности посредством осново-положения Вот-Тут-бытия. И тогда пред-мыслительное вспоминание-припоминание об истине пра-бытия со-бытуется в поэтах и мыслителях, которые способны взвалить на себя груз, вес которого не может быть выражен и измерен никаким числом.

Либо есть иная возможность: Суще-бытующее закосневает в оковах и накатанных колеях до сих пор существовавшей исторически не поддающейся распутыванию, перемешанной друг с другом суще-бытности и вынуждает к полному отказу от выбора. Тогда в пространстве этого громоздится суще-бытующее на суще-бытующее в виде все новых и новых сооружений, овладение которыми происходит со все большей и большей скоростью – будь то в видимости все более возрастающей «жизни», когда одно суще-бытующее гонится за другим суще-бытующим и спешит сменить его, а над всем этим лежит марево уверенного в успехе и жаждущего признания значимости довольства, стремящегося к развлечениям – пока конец этого господства суще-бытующего («близкой к жизни действительности») не стал бесконечным.

Либо есть еще другая возможность. Она – в том, что первая не реализуется, вторая, правда, утверждает себя и посредством единственно допущенной видимости сущее-бытующего покоряет все бытие, подчиняя своему господству – и все же происходит Другое: в недоступной узнаванию сокрытости начинается история пра-бытия (осново-полагание его истины) – в ходе борьбы Одиноких Одиночек и пра-бытие входит в собственнейшую и более всего отчуждающую историю, ликование и печаль которой, победы и падения которой перекатываются и захлестывают, словно прибой, только в пространстве сердец Редчайших.

Если первая возможность, которая на переходе от второй свела ее в Ничто, не реализовалась, то ее знаковые фигуры (Гёльдерлин и Ницше) есть указания-отсылки к третьей, то есть указания на процесс, что для нас и представителей грядущих поколений, поскольку они вовлечены в во вторую возможность, первая возможность утрачена и отзвук-отклик третьей возможности уничтожен.

Сущностное знание не считается «с» этими возможностями, не принимает их в расчет, чтобы угадать «будущее», а вы-рас-спрашивает их, чтобы стать сильным в тех Вопрошателях, которые еще грядут – вы-рас-спрашивает о воспоминании, как был сделан выбор между исключительным доминированием суще-бытующего и изначальным осново-положением истины пра-бытия – либо так, что суще-бытующее будет еще раз оценит по достоинству изначальное пра-бытие, либо пра-бытие воспримет назад в сокрытости Отдельных-Уединенных-Единственных историю самого себя, что будет только еще раз – и снова негласно-открыто-сохранено для Редкостных.

Это сущностное знание теряется-блуждает только в той сфере, в которой еще называемы-упоминаемы боги – пусть даже и из самой дальней забытости. Но «боги» мыслятся здесь не как Наивысшее в смысле доныне существовавшей метафизической поэзии и мышления, а как принадлежное к необходимости пра-бытия, которая пронизывает все, потому что оно одно способно выносить вокруг себя Ничто – как чистейшую чистоту вместилища момента первоистока.

Если теперь из сущностного знания должно проистечь постижение смысла богов, то это можно помыслить только в направлении первой возможности, потому что только и единственно так вопрошание о пра-бытии тотчас же подгоняет-подвигает различение пра-бытия и сущее-бытующего к решению-выбору и, таким образом, с пра-бытием вы-раз-мысляет то, что дает упоминанию-называнию богов первый и существенный повод. Однако вопрошание в рамках первой возможности происходит в знании двух других возможностей; тем более что оно – как подготовительное – никогда не может притязать на то, чтобы стать решительным, подвигающим к выбору началом истории пра-бытия в смысле преодоления других возможностей. Мышление о «богах и пра-бытии» не описывает ничего пред-заданного; оно только вы-рас-спрашивает, что изначальное вопрошание – противопоставленное суще-бытующему – должно позволить себе выделить.

Вы-саживание-выделение из суще-бытующего, то есть из исключительности приоритета-предпочтения суще-бытующего, предавшего забвению бытие, должно, однако, терпеть, пребывая в знании об этом приоритете-предпочтении – без того, чтобы когда-либо скатиться-соскользнуть в недоверие и ложное настроение возмущения относительно состояний, которые находятся на переднем плане. Существенное знание уже в его почтительном вопрошании слишком близко к дальней близости пра-бытия, чтобы терпеть растерянность-неопределенность, связанную с выделением только лишь суще-бытующего. Но это