— Ты чудовище! С ума сошел! — молочу по его спине кулаками, визжу, царапаюсь, но все безрезультатно. Ему все равно! Мои удары для него как укусы фруктовых мушек!

Женя стремительно преодолевает пространство стерильного коридора, в котором, как назло, никого нет, резко распахивает дверь служебного выхода, поворачивается, закрывает его на ключ, и быстро убирает его к себе в задний карман джинс.

— Ты — тварь! Пусти! Скотина! — ору я громче прежнего, извиваясь, как уж на горячей, раскалённой сковороде. В глазах уже помутнело, тошнота буквально сжимает горло, и я чувствую, что еще немного — и точно упаду в обморок. — Что тебе нужно? Что?! — ору пуще прежнего, заметив, что он уже подстраховался и пригнал свой автомобиль буквально к дверям, припарковавшись на пешеходной дорожке.

Он скручивает меня легко, буквально как тряпичную куклу, и, несмотря на мое яростное сопротивление, зашвыривает на заднее сиденье автомобиля. Я не успеваю сделать ничего — он быстро закрывает дверь и блокирует замок.

Стучу со всей силы по стеклу, сыпя проклятьями в его адрес, но этому человеку все равно. Быстро оглянувшись, будто бы оценивая пространство — не заметил ли кто его бесчеловечного и странного поступка, он ныряет на переднее сиденье, быстро заводит мотор и давит на газ. Машина сначала проседает, а после, визжа шинами, стремительно покидает место происшествия.

— Ах ты, гад! — я дергаюсь вперед, цепляюсь своими пальцами ему в голову, ухватив за волосы.

— Ты-ы-ы-ы!! — орет Женя, и тут же бьет меня по рукам. Наша борьба похожа на бой сумасшедших, но ровно до тех пор, пока мы не выруливаем на оживленную трассу. Автомобиль шатает из стороны в сторону, Женя не держит руль, а только прибавляет газу.

— Разобьемся, дура! — орет он.

— Да плевать, — пыхтя от злости и боли, дергаю за волосы. Мне хочется выколоть ему глаза, хочется почувствовать кровь на своих руках, потому что от испуга у меня включились какие-то по-настоящему звериные инстинкты!

На светофоре он быстро оборачивается в мою сторону, хватает за руки и кусает в запястье. От боли все меркнет перед глазами.

— Да ты рехнулся…

— Замолчи и послушай, — грубо прекращает он мою истерику. — Подпишешь кое-какие документы и свободна, поняла? А сейчас не рыпайся, нам нужно доехать живыми. Ясно?!

— Отпусти, придурок. Я и в больнице могла все подписать. Принесешь, и все утрясем.

— Ага, сейчас. Разбежался.

Он разворачивается к дороге, быстро смотрит, сколько горит секунд на светофоре, и, как только там загорается желтый, рвет с места. Я пытаюсь открыть окно, дверь, но ничего не получается, пытаюсь перелезть на переднее сиденье, но Женя одной рукой грубо отталкивает меня назад, и я слышу, как зубы ударяются друг от друга, а желудок буквально подкатывает к горлу. Черт.

Думаю, что в городе пост ГАИ точно увидит странное поведение автомобиля, нас остановят и мне помогут, но Женя неожиданно сворачивает с главной дороги и едет сначала на немыслимой скорости какими-то дворами, а в одном месте буквально прокладывает новую дорогу по бульвару, там, где и асфальта-то нет.

Зажимаю рот руками — кажется, еще немного и стошнит, но я держусь. Все еще пытаюсь понять, куда меня везут, куда мы едем, но даже сообразить не могу. Перед глазами начинается какая-то круговерть.

Как назло, и прохожих-то не так много: Женя выбрал самую удаленную, самую неудачную дорогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хватит! Хватит! Куда мы едем?! — кричу ему я.

Но он только дергает плечом в ответ.

Наконец, спустя томительные века ожидания, автомобиль останавливается у какого-то забора.

— Приехали, — Женя грубо хватает меня за локоть, и выталкивает из машины. В нос ударяет запах прелых листьев и навоза.

— Ты что, в деревню меня привез?

Удивленно оглядываюсь и вижу, что мы остановились у какого-то заброшенного дома, с покосившимся черным от времени и дождей забором. Впереди — лес, темный и довольно мрачный, совершенно без проблесков зеленой листвы, а позади — разбитая дорога из замершей грязи.

— А что, принцессам тут не место? — ехидно цедит он, и тут же толкает меня в спину, вперед, чтобы пройти сквозь калитку. — Шевелись давай, — теперь его голос и его поведение совсем не похоже на то, кого я считала всегда своим мужем. Это какой-то совершенно другой человек, больше похожий на зэка, на отъявленного рецидивиста, на террориста.

Делаю несколько шагов вперед, и путаясь ногами в высокой траве вперемешку с каким-то сеном. Женя быстро оглядывается кругом, нервно, зло.

— Шевелись, я сказал! — он больно ударяет меня в спину, желая, видимо, придать ускорение, но я не выдерживаю такого напора, и, запинаясь о какую-то корягу, носом лечу вперед.

— Дрянь, — сквозь зубы цедит Женя, глядя на меня сверху вниз.

Я шмыгаю носом, утираю влагу со щеки.

— Поднимайся быстро! — командует он.

— Хватит на меня орать, придурок! — огрызаюсь я, и медленно встаю, уперевшись в грязь сначала ладонями, а после и коленями.

Дождавшись, когда я смогу поднять на ноги и выпрямиться во весь рост, Женя смотрит на меня пару секунд, а я отвечаю ему зеркальным злым и нервным взглядом.

Мне хочется плюнуть ему в лицо, и, кажется, это желание отражается на моем лице, потому что он вдруг меняется: выпрямляется, поднимает руку.

Я не успеваю среагировать, и мою щеку жалит болезненная, сильная пощечина.

— Ай! — хватаюсь я за место, которое тут же начинает гореть. Слезы буквально брызгают из глаз, как бы мне не хотелось казаться сильной, но против боли приема нет.

— Я сказал: шевелись, что тут непонятного?

Отшатываюсь от него, но Женя снова хватает меня за локоть, больно сжимая пальцы и волоком тащит в дом.

Ногой ударяет в дверь, и она распахивается под напором.

— Посидишь пока тут, — говорит он, вталкивает меня в темное, пропахшее водой, сыростью, нежилым духом жилище, и резко захлопывает за мной дверь.

— Пусти, гад! Пусти! — ударяю кулаками по двери, но он запирает ее на засов — слышу, что с отчаянным скрипом железо в мужских руках начинает слушаться и дверь буквально проседает.