– Монашка несла свой крест с грехом пополам… Давай уж лучше честно.

– Попробовала одну. Кажется, в январе… или декабре? В общем, про то, что наши все геномы расшифровали еще в семидесятых, на Аральской бактериологической станции… на острове Возрождения, я правильно запомнила?

– Точно. Молодец.

– Ты сам в это веришь?

– Ох, мать… Сложный вопрос. Так могло быть. Я не знаю точно, было или нет, теперь уж не докопаешься, но – могло.

– По-моему, не могло. Где бактериологическое оружие – а где генетика…

– То есть тебе не понравилось.

– Не понравилось. Ты стал каким-то…

– Ну? Договаривай!

– Менее добросовестным. Я теперь даже рада, что не смогла тебе осенью рассказать ничего интересного про журанковский проект… Ты бы такого понаписал…

– Откуда ты знаешь, что бы я написал? Может, я написал бы гениальную статью и сделал великую передачу с миллионным рейтингом, которая вам бы очень помогла. Кстати, как у вас сейчас?

– О чем ты?

– О ракете вашей.

– По-прежнему. Кризис…

– А вот я слышал, возобновились работы на новом стенде. Лазеры завозите зачем-то…

– Кто тебе сказал?

– Слухом земля полнится, Наташка… Думаешь, про вас все забыли?

– Я об этом вообще не думаю. Полнится так полнится. Секрета никто особо не делает, просто не хочется болтать раньше времени. Это все с плазменным облаком возня. Железо-то не проблема, в конце концов. Журанков говорит – будут пробовать лазерный поджиг и лучевое оконтуривание плазмоида. Изменяемая аэродинамика, управляемая.

– На это можно сослаться?

– Да пожалуйста. На передачу все равно не потянет. Ничего еще не включалось ни разу, а то я бы знала. Пока – монтаж…

– На передачу не тянет, а вообще интересно, может, и пригодится. Давай по второй – за журанковский успех. Честно.

– Грех не поддержать.

– Если бы ты не поддержала – я бы заподозрил, что ты его не любишь.

– Провокатор.

– Кто так пьет за успех любимого? Большими глотками!

– На!

– То-то… По мне не скучаешь?

– Степушка, ну не надо, а?

– Хорошо. Так и быть. Добрей меня и смирней – не найти. Ладно. Начнем священный русский месяц драбадан.

– Ох… Смотреть страшно. Степка, это ж виски, а не вино!

– Ты знаешь, я заметил. Во-первых, вкусно, а во-вторых, проясняет мозг. Нет, правда – работается лучше. Ну, если не перебарщивать, конечно. А как иначе начать драбадан? У мусликов – рамадан, а у нас – драбадан, и посмотрим, чья возьмет.

– А зачем, чтобы чья-то брала?

– Ты что, мать? С дуба рухнула? Нам на одной планете с ними не жить.

– Что-о?

– Они же все фанатики. С виду вроде нормальные, две руки, две ноги – а на самом деле за своего Аллаха, чуть что, просто глотки рвут. Люди для них пыль, главное – Аллах.

– Господи, Степка, какой «КамАЗ» тебя переехал?

– Помяни мое слово…

– Нет, давай лучше вернемся к нашим баранам.

– Лучше к нашим козлам.

– Степ, ты можешь хоть несколько минут не стараться острить?

– Да я и не стараюсь. Оно само получается. Я от рождения очень остроумный. Правда, в знаменитости все равно не попал. Не то что этот ваш теперешний приятель Бабцев. Но я-то в клеветниках России не состоял, приводов в Европу не имел – никудышная анкета. С такой в люди не выбьешься. Приходится менять мир под себя, иначе никак…

– Да ладно тебе, Степка. Это уже сто лет как спето: однажды он прогнется под нас. А что касается Бабцева, я и сама не понимаю. Он, правда, как-то зачастил. Неприятно. Но что тут сделаешь – сын. Ну, почти сын, больше десяти лет он был Вовке отцом. Коллизия правда сложная, не приведи бог, особенно когда все хотят быть порядочными и добрыми.

– Во-во. С подонками мы всегда добрые. Наверное, потому, что это лестно для нас самих. Вот быть добрыми по отношению к тем, кто нам ничего худого не сделал – это как-то мелко, правда? Русь проклятая моя… Все навыворот.

– Понимаешь, он с Журанковым даже сдружился. Сейчас, правда, не появляется – Вовка в армии, предлога нет… Но с Журанковым они переписываются. Представляешь? Я и вообразить не могу – о чем.

– Мало я ему тогда засветил. Надо было вовсе глаз выбить. Смотри, Наташка, а вдруг он шпион? Обхаживает твоего благоверного, а по ночам демократам своим в Лэнгли – тук-тук, тук-тук…

– Тьфу на тебя.

– Шучу. Давай за Вовку вашего.

– Давай.

– Чтоб ему легко служилось… До дна давай, Наташка! За ребенка – до дна! Вот молодец… Эй! Эй, командир! Организуй еще графинчик! Как говорил Шарапов – я тут у вас долго буду сидеть… А что, Наталья, извини за нескромный вопрос – ты своему Журанкову-то рожать еще не надумала?

– Отстань, дурак.

– Ну почему сразу дурак?

– По кочану, по капусте. Лучше ты мне сперва ответь все же: тебе лажу эту про былое величие гнать не совестно?

– Это не лажа!!

– Тише, Степушка, тише… Не волнуйся так, не стучи кулаком… Сок вот пролил… Ну прости, я грубо ляпнула…

– Это не лажа!!!

– Ты уже пьянеешь. Вот горе-то…

– Это красивые сказки!

– Степушка, красивые сказки – это про то, что, может быть, будет. А про то, что якобы было – это вранье.

– Кончай свою академию. Теоретики хреновы. Языком масла не собьешь, поняла? Людей нужно чем-то увлечь.

– Враньем?

– Только вранье может быть красивым, Наталья. Только вранье… Только враньем можно увлечь. Командир! Я же просил – графинчик! Я просил? Я просил!! А ты где бродишь, халдейская морда?

– Степа, тише…

– Наташка… Наташка, давай потанцуем. Вот, слышишь, медляк пошел…

– Степа, нет. Нет. Ты обниматься полезешь, я же чувствую. Ты вон уже какой… И что мне тогда делать?

– Что захочется, то и сделаешь.

– Мне захочется быть верной Журанкову. И мне захочется не обижать тебя.

– Легко решаемое уравнение. Тело – мне, душу – мужу… Сидеть, я шучу! Между прочим, вы сами виноваты. Я так хотел, чтобы первая моя передача была про этот ваш самолет орбитальный. Так хотел! Кто мне замысел поломал? Твой Журанков. Не могу, нельзя, нечего показать… Кто отказался меня провести в цех? Ты. Ах, как же я подведу Костеньку, нельзя без его ведома… С этим ублюдком переписываетесь, с американской подстилкой этой, а я – алкаш у вас бездарный, да? А я внедорожник купил! Там сиденье шире твоего дивана! Я помню твой диван – так вот шире! А ты со мной даже потанцевать брезгуешь! Шмара! Вы все предатели! Предатели!!