— Шьём, — не стал спорить я. — Ты адресок Гвидо знаешь?

— А то. Улица Висельников, дом пять. У него на втором этаже комнатушка съёмная.

— Спасибо, Фероз. Действительно, ценные вещи мне рассказываешь. Ответь ещё на один вопрос и свободен: ты обслуживал столик майора Хэмптона во время выступления Вальехо?

— Нет конечно, — усмехнулся Фероз. — Мы стараемся свалить из зала при первой возможности. Мало ли — перестарается наш кудесник, и у кого-то из нас крыша поедет. Часто наблюдать его штучки-дрючки не стоит, слишком опасно.

— Понятно. — Я с удовольствием пожал Ферозу руку на прощание, а потом, оставшись в кабинете, стал размышлять.

Вроде бы полиция права, Хэмптона действительно убил близкий друг — капитан Гибсон. Вот уже и свидетель есть — лучше не придумаешь. Это я о фокуснике, простите иллюзионисте, если кто не понял. С другой стороны, необъяснимое чувство заставляло меня рассматривать и иные варианты. Не всё так однозначно в убийстве майора, не всё.

Я вышел в коридор и столкнулся с Вальехо. Он спешил на выступление и едва не сбил меня с ног.

— Простите, — пробурчал иллюзионист.

— Ничего страшного, сам виноват, — пробормотал я, а потом, опомнившись, крикнул в спину удаляющемуся Вальехо:

— Скажите, а во время вашего номера к столику убитого не подходил кто-то из официантов?

Иллюзионист на мгновение замедлил ход, остановился и задумчиво произнёс:

— Да, был официант. Он что-то принёс на подносе.

— А лицо, лицо его помните? — задыхаясь от волнения, выпалил я.

Вальехо обернулся и с мрачным видом ответил:

— Увы, лица его не было видно. Во всяком случае, я не рассмотрел.

Он скрылся за занавесками, встреченный громом аплодисментов. Откуда-то грянул торжественный марш, раздирая барабанные перепонки. Представление начиналось.

Я вышел на улицу и побрёл до стоянки кэбов, прикидывая, во сколько выльется поездка к больному официанту Гвидо.

Улица Висельников не отличалась от прочих городских улиц, не считая Трущоб, конечно. Своё название она получила потому, что во времена не столь отдалённые на большой площади, примыкающей к ней, стояли виселицы, а тогда казни были чуть ли не ежедневным ритуалом, без которого и день не день. Виселицы разобрали лет тридцать назад, а вот название закрепилось.

Дом номер пять стоял особняком. Я поднялся по истлевшему деревянному крыльцу, открыл входную дверь и шагнул в пропахшую кошками, сгоревшей пищей и плесенью парадную.

Где живёт Гвидо, мне подсказала пожилая тётка, стиравшая на общем балкончике бельё в наполненной до краёв лоханке.

— Только зря вы пришли, — сказала она, вытирая руки о матерчатый передник, украшенный жирными пятнами. — Он сутками в кровати валяется, может и не встать.

— Ничего, — заявил я, — услышит меня, сразу на ноги вскочит.

Гвидо открыл не сразу, только после того, как мои удары ногой в дверной косяк переполошили всех обитателей дома. Сперва за дверью послышался лай собаки, потом я увидел самого хозяина — угрюмого мужика в серой от грязи рубахе и кальсонах, давно уже утративших первоначальный цвет. Он держал на поводке комнатную собачку, ощерившуюся маленькими, но очень острыми зубками.

— Не гавкай, — грозно пригрозил Гвидо псине, потом спросил у меня:

— Зачем пожаловали?

— Я расследую убийство… — начал я.

— Понятно, легавый, значит, — буркнул Гвидо. — Входи уж, раз пришёл. Собаку не бойся — не кусается.

В «подтверждение» его слов псина тут же впилась в мой башмак и попыталась, мотая головой, стянуть с ноги. К счастью, прокусить ботинок ей не удалось.

— Фу, Клюшка, фу, — угрожающе произнёс хозяин и попытался оттащить животину. Получилось не сразу — собака со смешным прозвищем Клюшка не собиралась сдаваться и медленно, но верно дырявила мне обувь.

— Почему вы её так назвали? — спросил я, когда Гвидо догадался взять собачку на руки, избавив тем самым меня от этой зубастой напасти.

— Старая она, вот и назвал Клюшкой, — пояснил больной. — Я ведь её на улице подобрал. Теперь отрабатывает из благодарности. Знает, кому жизнью обязана.

Как будто понимая, о ком идёт речь, расстроенное животное попыталось взять реванш. Каким-то образом псина умудрилась вырваться из рук Гвидо, совершила резкий прыжок и клацнула челюстью у меня перед носом.

— Ого, — сказал я, отшатнувшись. — Жаль, что её с вами в тот день не было.

— Это в какой день? — сразу не сообразил Гвидо.

— Да когда сотрясение мозга вам устроили.

— Ах, в этот, — усмехнулся больной. — Да уж, она бы обидчика моего на ленточки бы распустила. Не смотрите, что мелкая, злости — на трёх королевских сторожевых хватит, да и прыткая очень. Вас кто ко мне подослал — Фероз?

— Он, — признался я.

— Вот зараза, — сокрушённо вздохнул Гвидо. — Вечно сперва говорит, потом думает. Просил же его языком не полоскать, особенно при посторонних. Из-за его дури нас когда-то и замели.

— Вы тоже в тюрьме сидели? — поразился я.

Интересно, остальные официанты в «Порт Либеро» случаем не беглые каторжники?

— Пришлось, конечно. А то не знаете? Вы же полицейский, наверняка подготовились к разговору, справки о нас навели, — уверенно заявил Гвидо.

Будь я настоящим полицейским, обязательно навёл бы справки, однако возможности частного сыщика не столь безграничны.

— Всё знать невозможно, Гвидо. Стало быть, Фероз вам помог рубашку арестанта примерить.

— Он, язык без костей, — ругнулся Гвидо. — Дело, конечно, старое, мхом поросло, но вспоминать неприятно. Тряхнули мы на пару одного барышника, денег огребли — мешок, не меньше. Фероз на радостях подружке проболтался, а та его полицейским заложила, когда узнала, что он с другой шуры-муры крутит.

Я спохватился, что столько времени расспрашиваю человека с сотрясением мозга — штукой довольно неприятной.

— Как ваше самочувствие: голова не болит?

— Отболела своё, — махнул рукой Гвидо. — Зато узнал, что мозг имеется.

— Хорошее известие, — хмыкнул я.

— Проходите, — посторонился больной. — Клюшка, не вздумай гавкать. Ещё раз пасть откроешь, акулам скормлю.

Собачка мигом стала как шёлковая. Знать, хозяин слов на ветер не пускал — если обещал скормить акулам, так тому и быть.

Я рассмотрел небогатые апартаменты Гвидо. Много времени это не заняло. Большую часть маленькой комнатки занимали продавленный лежак и скомканное лоскутное одеяльце в углу для собаки.

— Пристраивайтесь, — любезно предложил хозяин, смахивая с покрывала хлебные крошки.

— Спасибо.