– Мы знакомы?

– Нет, – смутился летчик, грудь которого украшал приличного размера иконостас, – но я… В общем, вы, Кира Дмитриевна, – наконец решился офицер, – объект моей безответной юношеской любви!

– Серьезно? – Кира была удивлена. Пожалуй, даже обескуражена. Что за телячьи нежности, в самом деле? – И когда же вы, господин подполковник, успели меня так сильно полюбить?

– А вот как увидел когда-то ваш портрет в журнале «Авиатор», так и голову потерял.

«Что за цирк?!» – Кира решительно не могла поверить в ту ахинею, которую нес незнакомец.

– То есть… – прищурилась она, словно в прицел рассматривая невысокого, но крепкого пилота, – вы хотите сказать, что ваши чувства неизменны с апреля одна тысяча девятьсот сорок первого года?

Она помнила этот выпуск журнала, и, более того, один экземпляр этого выпуска хранился у нее на дне сундука с ее личными вещами. Но, разумеется, на обложке журнала она была не одна, а вместе с Клавой Неверовой…

Ретроспекция 9

Честно сказать, они не знали, чего ожидать. Благодарное отечество могло встретить скандальных волонтеров розами, а могло и шипами. Как дело повернется. Но встретили их на центральном аэродроме в Юрьево, по совести говоря, красиво. В лучших традициях, так сказать, выставив разом, как на Нижегородской ярмарке, все, о чем только может мечтать молодая женщина, вернувшаяся со своей первой войны: весенние цветы в ассортименте, подходящая случаю бравурная музыка – играл духовой оркестр, – шампанское, которое, как и следует быть, лилось рекой, ну и, разумеется, всеобщее ликование, с бросанием «чепчиков в воздух», немереным энтузиазмом и блицами фотокамер. Кто-то даже снимал кинохронику. В общем, полный восторг!

Как выяснилось несколько позже, в столичном аэропорту «порезвились» демократы, суфражистки и прочие эмансипе, решившие показать на примере Киры и Клавы, «что здесь вам не тут», ибо женщины такие же люди, как мужчины, только лучше. Так что не успели девушки сойти с трапа пассажирского самолета на бетонное поле аэродрома, как попали на праздник непослушания. Общественность, и в особенности женская ее часть, выражала свое негодующее «фи» сатрапам и держимордам царского правительства, не удосужившегося даже встретить, как должно, «наших выдающихся женщин-героев». Они бы их и «геройками» назвали, но русский язык полон патриархальных ограничений и не позволяет подобные выверты. Достаточно уже и того, что в прессе Киру и Клаву как только ни обзывали: авиатрикс, пилотессами и другими не менее вычурными словами.

А героини торжества, прямо сказать, выглядели в тот день не лучшим образом. Дело в том, что Кира и Клава боялись не успеть на пассажирский «фокер», совершающий регулярные рейсы по маршруту «Афины – Загреб- Вена – Краков – Вильно – Новгород», и решили перелететь с военно-воздушной базы на острове Наксос в столицу королевства Греция на стареньком связном биплане. По факту, это был «форман», каким-то образом сумевший пережить свое время. Пилотировала этажерку Клава, но самолетик развалился при посадке в Афинах не по ее вине, а исключительно из-за старости и не вовремя ударившего грозового шквала. Хорошо хоть не убились нафиг, отделавшись всего лишь синяками и шишками, но лица пришлось прятать и от фотографов, и от кинохроники. Так что на обложку «Авиатора» в результате попали их старые фотографии, сделанные еще во время выпускных полетов в Каче. Выглядели они на этих черно-белых фото несколько моложе и не такими побитыми, да и узнать их там было нелегко, а уж влюбиться в такую… Что тут скажешь, для этого надо было иметь весьма богатое воображение.

Но, похоже, кое-кто отсутствием воображения отнюдь не страдал…

* * *

– То есть… – спросила Кира незнакомого подполковника, – ваши чувства остаются неизменными с апреля одна тысяча девятьсот сорок первого года?

– Истинная правда! – еще шире улыбнулся офицер. – Разрешите представиться, госпожа капитан! Подполковник Ануфриев Лев Константинович, штурмовик.

Как тут же выяснилось, Ануфриев, прибывший в Новгород, чтобы принять штурмовой полк, зашел в клуб со своим старым приятелем – пилотом-испытателем с авиационных заводов товарищества «Мотор», просто чтобы посидеть в знакомом месте, выпить и кое-что перетереть. Однако, услышав, что Кира и Яков пришли в «Клуб пилотов» обмыть орден, – да еще какой! – пилоты быстренько организовали общий стол, к которому вскоре подсели и трое других посетителей русского паба: еще один истребитель и двое полярных летчиков из Диксона. И это было хорошо, потому что Кира находилась сейчас в таком странном душевном состоянии, когда шумная компания господ офицеров предпочтительнее любого другого времяпрепровождения. В веселом гомоне, поднявшемся над сдвинутыми вместе столиками, Кира быстро согрелась, заодно отогревшись душой, расслабилась и вскоре уже и думать забыла обо всех своих интеллигентских заморочках, душевных терзаниях и о прочем всем…

Глава 9

В девять часов утра в Старый дворец доставили платье для Золушки. Такой красоты Кира, если честно, увидеть не ожидала, не то чтобы надеть. Но по факту это было ее платье, поскольку в этой сказке Золушкой являлась именно она – капитан ВВС Кира Дмитриевна Амелина, и это ей предстояло идти этим вечером на «бал в королевском замке». И пусть, на самом деле, Зимний дом – это никакой не замок, и бал дает не король, а сам государь император, да и Золушка не лаптем щи хлебает – обер-офицер при трех орденах, как-никак, – сути дела это не меняет. Все происходит именно так, как обещал ей Львов в «Золотом галуне»: вакации в волшебной стране удались на славу, и даже более того, а сегодня вечером Золушка пойдет на королевский бал. И всей разницы, что встреча с принцем уже состоялась, и это он поведет ее вечером в императорский дворец.

– Красавица, – вполне серьезно заметил Яков, после того, как Кира продефилировала перед ним в этом чудесном платье из ламе[60] цвета меди.

Он не иронизировал и уж точно не заискивал. Не пытался ободрить и не высказывал восхищение. Он просто констатировал факт. Сказал то, что увидел, то есть правду. Во всяком случае, такую правду, какой она ему представляется. И в этом весь он, когда позволяет увидеть себя настоящего. Но с некоторых пор, находясь с Кирой наедине, Яков перестал держать лицо. И вот такой Яков Курбский – естественный, настоящий, подлинный – мог сказать своей женщине, что она красива, так, чтобы у нее не оставалось и тени сомнения относительно истинности его суждения.

– Спасибо, Яков!

Кира старалась отвечать ему тем же уровнем доверия, какой демонстрировал он по отношению к ней, и, надо сказать, ей это было внове, но чувство естественности существования в этом мире и