— И Генуя продала тебе свои претензии на остров?

— Свои права. Хотя в целом да, суть ты уловил.

— А при чем тут я?

— Хочу отправить тебя на переговоры с Паоли.

— Жером!

— Я серьезно. И король этого хочет… — Он заметил мой взгляд и пожал тяжелыми плечами, обтянутыми парчовым фраком. — Ну, я этого хочу, а король со мной солидарен. Он готов сделать Манон дворянкой, маркизой, присвоить любые титулы вашим будущим детям… — Видимо, глаза меня снова выдают. — А-а… Все понятно. Шарлот считал, что вы просто осторожничаете.

— У нас не может быть детей…

— У тебя — могут.

— Манон тоже рожала. Вместе у нас ничего не получается.

Он тяжело хлопнул меня по спине.

— Наследник у тебя есть, это главное.

— И как я должен действовать?

— Так ты согласен?

— А у меня есть выбор?

Жером помотал головой.

— Просто я не ожидал, что ты так сразу согласишься.

Я вспоминаю, что хотел взглянуть на зверинец. Однако у Жерома были другие планы: прежде чем попрощаться и бросить меня в грязной комнате, в которой стоял такой омерзительный дух из ближайшего отхожего места, что его было не забить никаким количеством позолоты, херувимов и розовогрудых пастушек, он сообщил, что вместо зверинца хочет показать мне королевский лес — видимо, это большая честь, которой достойны лишь приближенные короля. Со мной отправились два близких друга Жерома. Они давно мечтали о встрече.

— Ты уверен, что тебе не нужны слуги?

В моей комнате был горшок со стульчаком, таз для умывания и кувшин с теплой водой. Мои вещи уже принесли.

— Нет. — Я мечтал лишь о покое и одиночестве. — Сам справлюсь.

— Как пожелаешь.

Утром меня разбудил стук в дверь: Жером все-таки прислал служанку. Она поменяла воду, вылила горшок и с моего позволения раздвинула шторы, после чего ушла — опять-таки с моего позволения. Час спустя в дверь снова постучали: слуга в ливрее принес мне записку от Жерома, который ждал меня внизу в обществе Армана и Элоизы. Поскольку я уже оделся и накинул редингот, я попросил посланного проводить меня к конюшням — нескольким одноэтажным постройкам, которые сам бы я никогда не нашел.

— Соня! — с улыбкой встретил меня Жером.

В его приветствии было что-то неискреннее, однако я улыбнулся в ответ и кивнул его спутникам — молодому человеку и блондинке, которых уже видел вчера. Юноша поклонился, девушка присела в реверансе, после чего конюхи вывели лошадей, оседланных и вычищенных до блеска только что упавших каштанов. Конь Жерома был огромен и все равно опасно прогнулся под тушей наездника, когда тот забрался в седло. Молодой человек легко вскочил на своего коня, а девушка ждала моей помощи. В благодарность она одарила меня улыбкой, а Жером со смехом представил мне своих друзей:

— Элоиза дю Плесси! Арман дю Плесси! Тебя представлять нет необходимости, кто не знает маркиза д’Ому!

С нами поехал слуга, который вел за собой лошадь, груженную плетеными корзинами. Мы с Жеромом скакали впереди, его друзья — следом, а слуга с вьючной лошадью плелся за нами. Каждый встречный кланялся либо церемонно кивал Жерому. Он их почти не замечал.

Королевский лес представлял собой рощу с аккуратными мостиками и серебристыми ручейками. Среди мшистых скал виднелся грот. На высоком, заросшем травой холмике бил искусственный родник, и чистая вода стекала по блестящему гравию в мелкую заводь. Всюду порхали бабочки.

— Погоди, дальше будет лучше, — ворчал Жером.

Он пришпорил коня, и вскоре мы выехали на поляну среди почти настоящего леса — если бы не аккуратные дорожки и отсутствие углежогов.

— Здесь и позавтракаем.

На опавшую листву бросили покрывало, а на него выложили из плетеного короба свежий хлеб, масло и джем. Затем появились бутылка шампанского и изящные бокальчики. Вино было прохладным, а бокалы натертыми до блеска.

— Твое здоровье, — сказал Жером.

Я выпил за его здоровье, кивнул нашим спутникам и сосредоточился на хлебе с джемом. Они были безупречны, что не может не удивить после ночи, проведенной в затхлой вонючей комнатушке. К тому же я прекрасно помнил свой предыдущий визит в Версаль: у всей еды был неопределенный, но вместе с тем отчетливо кисловатый привкус. Когда, по мнению Жерома, я наелся (получив удовольствие лишь от нескольких первых кусков), наш слуга сложил все обратно в корзину, мы сели на лошадей и углубились в лес. Час спустя мы остановились посмотреть на водопад. Затем — на пруд с жирным карпом, который печально кружил в воде, покуда Элоиза не бросила ему кусочек хлеба: тогда он всплыл и жадно заглотил добычу. Еще через час мы подъехали к расколотому дубу, столь живописно треснувшему ровно посередине, что я невольно принялся искать на стволе следы зубила или поджога. Следующая остановка была среди мшистых руин церквушки. Слуга Жерома раскрыл второй короб и извлек из него хлеб, завернутый в лен рокфор и еще одну бутылку шампанского. Сыр, как всегда, был прекрасен. Даже спустя столько лет от первого кусочка — как и от первого глотка шампанского — меня пробирает дрожь.

Мы вновь сели на лошадей, и я ждал, что Жером поведет нас к очередному живописному месту — по изъезженной и хорошо знакомой ему тропе. Однако он сообщил, что хочет переговорить с Арманом об одном деликатном деле, поэтому, если не возражаю, домой меня проводит Элоиза (под домом он, видимо, разумел Версаль). Я пожал плечами, но потом спохватился: девушка не сделала мне ничего плохого и не заслужила моего недовольства.

Я ответил, что с радостью поеду домой в ее обществе. Жером обещал встретиться со мной за ужином и, не сказав больше ни слова, пришпорил коня. Арман напоследок бросил на Элоизу многозначительный взгляд и тоже уехал.

Первый час нашего пути ничем не был примечателен. Мы забрались глубже, чем я предполагал, и теперь ехали медленно, стараясь держаться прохладной тени деревьев. Я едва не начал клевать носом, когда Элоиза, вскрикнув, вдруг выкрутила поводья и свернула голову лошади набок. Животное испуганно заржало, а девушка начала сползать с седла: в этот миг ее лошадь неудачно наступила на заднюю ногу, подвернула ее, взвизгнула от боли и бросилась к дереву с низкими развесистыми ветвями. Элоиза завопила от ужаса и неуклюже попыталась спешиться. Однако спрыгнуть с дамского седла ничуть не проще, чем с обыкновенного: я, не отдавая себе отчета, помчался на помощь и догнал Элоизу в тот миг, когда она уже падала с лошади, не успев вытащить ногу из стремени.

Порой мы действуем машинально, не дожидаясь велений разума, и это, на мой взгляд, доказывает, что мозг — не единственный кучер человеческого тела. Я выпрыгнул из седла, не думая о последствиях (а их может быть великое множество, причем самых плачевных), чтобы спасти юную девушку от серьезной травмы. Приземлившись рядом с ее лошадью, я схватил уздечку, однако животное попыталось встать на дыбы. Тогда я обхватил ее голову и прижал к себе, закрывая лошади глаза. Она испугалась, принялась крутить головой, а под гладкой шкурой вздулись мышцы — тугие, как корабельные канаты. Будь я не так крепок, она бы уже давно отшвырнула меня в сторону, а будь я менее отчаянным — сам бы догадался отпустить. В конце концов я навалился на лошадь всем телом, и она, ничего не видя, замерла.