– Знаешь, я почему-то думала, что вот ты вернешься и все будет по-другому. И надо же – первое дело, и что мы имеем? Такое дерьмо, что хоть нос затыкай.

Босх кивнул. Они вышли на тротуар, и на глаза ему снова попались солнечные часы с выбитыми на гранитном пьедестале словами. Он задержал взгляд на нижней строчке: «Мужество – чтобы делать».

– Меня-то это не беспокоит, – сказал он. – Пусть они беспокоятся.

– Можно начинать, – ответил коммандер Гарсия, когда Босх спросил, готов ли он к интервью.

Босх кивнул и, открыв дверь, кивком пригласил войти двух женщин из «Дейли ньюс».

– Привет, я Маккензи Уорд, – сказала та, что вошла первой. Она, наверное, была репортером.

Вторая несла сумку с фотоаппаратом и треногу.

– А я Эмми Уорд, – представилась она.

– Сестры? – поинтересовался Гарсия, хотя ответ и не требовался: сходство прямо-таки било в глаза. Сестры были молоды, лет по двадцать с небольшим, и симпатичны – блондинки с открытыми улыбками.

– Я старше, – сказала Маккензи. – Но не намного.

Все обменялись рукопожатиями.

– Как это вам удалось попасть вдвоем в одну газету? – спросил Гарсия. – А теперь еще и на одно задание?

– Я уже проработала несколько лет, когда к нам попросилась Эмми. Ничего особенного. И мы часто работаем вместе. Хотя специально нас никто не объединяет. У репортеров свое, у фотографов свое. Сегодня так совпало. Завтра может быть по-другому.

– Вы не против, если сначала мы сделаем фотографии? – спросила Эмми. – Мне надо успеть еще в одно место.

– Конечно, никаких проблем, – бодро заверил ее Гарсия, игравший роль любезного хозяина. – Где мне встать?

Эмми предложила снять коммандера за столом, перед раскрытым делом, которое Босх специально принес с собой в качестве реквизита. Пока шла фотосессия, Босх и Маккензи Уорд отошли в сторонку, чтобы поговорить. Еще раньше они подробно обсудили все детали по телефону. Маккензи согласилась пойти на сделку. Босх пообещал, что если репортаж появится в газете на следующий день, то она будет первой в очереди на эксклюзив, когда убийцу возьмут. Разговор шел трудно. Поначалу договориться с редакцией попробовал Гарсия, но, сделав несколько неуклюжих шагов и едва все не испортив, передал инициативу детективу. По опыту Босх знал, что ни один газетчик не позволит, чтобы полиция диктовала, когда материал должен появиться и как его следует подать. Учитывая это, он сделал упор на «когда», а не на «как» в расчете на то, что Маккензи Уорд захочет и сможет преподнести историю в нужном для него виде. Для Босха самым важным было время публикации – чем раньше, тем лучше. Во второй половине дня Киз Райдер предстояла встреча с судьей, и тогда, если разрешение будет получено, колеса завертятся уже на следующее утро.

– Вы поговорили с Мюриель Верлорен? – спросила Маккензи.

– Да, она будет дома во второй половине и готова встретиться с вами.

– Я почитала материалы, все, что тогда писали об этом деле, и обнаружила несколько упоминаний об отце и ресторане. Мистер Верлорен тоже будет присутствовать?

– Не думаю. Его сейчас нет. В любом случае это будет в большей степени рассказ матери. Она все семнадцать лет хранит в неприкосновенности комнату дочери. Миссис Верлорен сказала, что если вы захотите, то сможете сделать фотографии.

– Правда?

– Да.

Маккензи бросила быстрый взгляд на расположившегося за столом коммандера. Босх знал, о чем она думает. Мать в застывшей во времени спальне дочери впечатляет сильнее, чем старый коп за столом с папкой. Маккензи открыла сумочку и посмотрела на Босха.

– Тогда я позвоню, узнаю, можно ли задержать Эмми.

– Валяйте.

Репортер вышла из кабинета – наверное, не хотела, чтобы коммандер услышал ее разговор с редактором.

Вернувшись минуты через три, она кивнула Босху, давая понять, что все в порядке и Эмми останется с ней.

– Итак, мы договорились – вы выпускаете репортаж завтра? – еще раз, на всякий случай, уточнил Босх.

– Витрина для него уже оставлена. Редактор хотел бы задержать до воскресенья и дать побольше места, но я сказала, что в этом деле у нас конкуренты, так что он не возражал. Мы готовы на все, лишь бы обойти «Таймс».

– Интересно, что он скажет, когда «Таймс» вообще ничего не напечатает? Он же поймет, что вы его обманули.

Маккензи усмехнулась и покачала головой:

– Нет, просто решит, что «Таймс» сняла свой материал, потому что мы их обошли. Такое постоянно случается.

Босх задумчиво кивнул.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что витрина уже оставлена?

– Каждый день мы публикуем новостной репортаж с фотографией. Это называется витриной, потому что помещается в самом центре первой страницы. Когда газеты разложены на прилавке или выставлены на стенде, то первое, что бросается вам в глаза, – это витрина. Главный материал.

– Хорошо. – Босх волновался, потому что от газеты зависело слишком многое.

– Если вы меня обманете, я этого не забуду, – негромко сказала Маккензи.

В голосе ее прозвучала угрожающая нотка тертого репортера. Босх раскинул руки, показывая, что ничего не скрывает.

– Вам не о чем беспокоиться, ничего такого не случится. Вы получаете эксклюзив. Как только мы возьмем преступника, я сразу же звоню вам, и только вам.

– Что ж, спасибо. Теперь давайте еще раз повторим главные правила. Я могу цитировать вас, называть ваше имя, но вы не хотите присутствовать на снимках, так?

– Так. В этом деле мне, возможно, придется поработать под прикрытием, и я не хочу, чтобы кто-то узнал меня по фотографии в газете.

– Поняла. А что за прикрытие?

– Пока еще не знаю. Кроме того, коммандер на снимке будет выглядеть куда лучше, чем я. Да так и справедливее – он ведь живет с этим уже семнадцать лет, а я всего пару дней.

– Что ж, думаю, материал я уже знаю по вырезкам и из разговора с вами, но мне все же хотелось бы поболтать с вами обоими несколько минут.

– Все, что пожелаете.

– Готово, – сказала Эмми и начала складывать оборудование.

– Подожди, – остановила ее сестра. – Позвони в технический отдел. Похоже, план меняется и ты остаешься со мной.

Эмми явно была не против.

– Хорошо. – Она достала телефон.

– Почему бы тебе не позвонить с улицы, пока мы займемся своими делами? – предложила Маккензи. – Не хочу задерживаться – мне ведь еще нужно все написать.

Когда фотограф вышла, все трое устроились за столом, и Маккензи начала расспрашивать коммандера о деле. Чем оно ему запомнилось? Что в нем такого особенного? Почему Гарсия настоял на том, чтобы начать новое расследование? Слушая невнятные объяснения коммандера о «призраках прошлого» и «незаживающих ранах», Босх чувствовал, как поднимается в нем злость. В отличие от Маккензи он знал, что семнадцать лет назад Гарсия – вольно или невольно – позволил расследованию сойти с правильного пути. Правда, он, похоже, и не догадывался, что на них оказали давление, и это в какой-то степени облегчало его грех в глазах Босха. Но если неудача в расследовании убийства семнадцатилетней давности и не доказывала личную коррумпированность Гарсии или неспособность противостоять давлению сверху, то уж некомпетентность демонстрировала со всей очевидностью.