окончание войны, и первые годы об образовании детей никто не задумывался. Важно было выжить, раздобыть еду и воду, предметы первой необходимости. Книги жгли и ими топили квартиры. Андрей Николаевич был старше, к началу катастрофы ему было то ли девятнадцать, то ли двадцать лет, и он тогда учился в институте радиоэлектроники и автоматики. Или что-то в этом роде. Он знал толк в науке и, уж конечно, умел и любил читать. Во многом благодаря ему и таким, как он, их труду и организаторской деятельности сейчас в городе вновь функционировали заводы, канализация и водопровод, была налажена социальная жизнь, и дети снова ходили в школу.

Тёма очень гордился тем, что его родители дружат с Андреем Николаевичем. И приходя к нему в гости, он очень старался показать себя воспитанным, умным и серьёзным.

Но сегодня Артёму было не до соблюдения этикетов. Внутри него всё кипело и ходило ходуном, голова была на грани взрыва, а одно ухо закладывало.

– Можно здесь разговаривать? У меня важные новости и не менее важные вопросы, – начал Артём, как только учитель усадил его на табуретку за кухонным столом.

– Они настолько важные, что ты бы хотел озвучить их до Похода? – спросил учитель, поглаживая бородку и задумчиво глядя на своего подопечного.

– Да. Я кое-что узнал. Но для начала я хочу кое-что спросить. Пока не разорвалась моя голова, – Тёма старался говорить ясно, но мысли лезли одна на другую, и он долго подбирал каждое слово, – Объясните мне, могут ли люди с помощью демки залезть ко мне в голову? И, короче, могут ли они почувствовать, что вы готовитесь отправиться к Китежу?

Учитель глубоко вздохнул и положил руки на стол, как обычно он делал на уроке. Только сейчас под его ладонями был не учительский стол, а клеёнчатая скатерть в крупную бело-синюю клетку.

– Да, они могли бы почувствовать, если бы ты об этом говорил с друзьями или вдруг резко стал вести себя по-другому. Поэтому я и попросил молчать и скрываться, не рассказывать никому, даже если это твой близкий друг. Нельзя, чтобы кто-то услышал или увидел это в реальности. А, как ты говоришь, демка…– Учитель сделал паузу.– Ты несколько превратно представляешь себе другую реальность. Если бы ты видел сны, было бы легче объяснить. Другой мир – это же сны наяву. Иногда информация и мысли приходят к тебе случайным образом, иногда срабатывает моя теория кругов, и они приходят ассоциативным путём. То есть ты можешь идти по улице и вдруг увидеть, какой эта улица была сто или пятьсот лет назад.

Когда я узнал про Шамбалу (или Китеж-град, как тебе угодно), то был уверен, что эта информация теперь станет всеобщей. Что люди, ищущие истину, залезут ко мне в голову, всё поймут, и я найду единомышленников. Но шли дни, месяцы, годы, а ко мне в голову так никто и не залез… Такова оказалась человеческая природа. Ты ещё молодой, не разбираешься в людях. А я заметил ещё до катастрофы – сколько бы ни было вокруг информации и как бы она ни была доступна, люди будут заниматься исключительно своими собственными мелкими делами.

Видишь ли, к несчастью, всем плевать на правду, все чихать хотели на то, что на самом деле их окружает. Люди смотрят даже не около себя, а на себя, исключительно на свою телесную оболочку. И ещё человек крайне доверчив и легко отвлекаются на всякую ерунду. Ты можешь сказать любому: «Смотри, там птичка!» и, пока тот ищет мифическое пернатое, увести у него из под носа всё, что угодно. Короче говоря, люди будут заниматься в лучшем случае – любовью, пропитанием, своей внешностью и тем, какое впечатление они производят, в худшем – сплетнями, накопительством разного мусора, драками и войнами. Все думают в первую очередь о себе и своих удовольствиях. Человечество в буквальном смысле дышит информацией, но, посмотри, чем вы занимаетесь! Даже если ты не можешь путешествовать по демке, ты мог пойти в библиотеку. Ты мог думать о том, зачем мы и откуда мы. Но ты читал книжки про альтернативную реальность, всё больше и больше однотипных книжек. Ты ходил по кругу и даже не хотел попробовать что-то новое!

Артёму стало немного стыдно. Он действительно особо не тянулся к знаниям, предпочитая читать киберпанковские романы или фантастику. Наука интересовала его только с точки зрения карьеры и общественного положения, а всё, что он узнал о природе вещей и положении этих вещей в современном мире, ему рассказали друзья и, собственно, Андрей Николаевич.

– Знаешь, – продолжал учитель, – был такой замечательный учёный, Пропп, и он описал этот тип поведения ещё двести лет назад. Никто не хочет искать правды, никому не нравится новое. Человек может всю жизнь читать одну и ту же сказку. Мы заменили поиск истины процессом узнавания уже известного. И ты верил в мифическую птичку, на которую тебе указали в школе. Пойми, сынок, никто тебе не может соврать, если ты сам этого не хочешь. Ты называешь правдой то, что тебя больше устраивает в данный конкретный момент и живешь этим. В глубине души, я думаю, все догадываются, что мир не так прост и не так радужен, как нам бы хотелось… Но мы гоним от себя эти мысли. Выбираем себе одну проблему, зацикливаемся на ней, живём ей. Лишь бы не думать о том, в каком мы положении находимся в действительности.

– А как же эмпаты? – поинтересовался Тёма, имея в виду в первую очередь свою Насю.

– Эмпатам, конечно, сложнее с этим справиться. Им нужно выбрать действительно серьёзную проблему или же действительно захватывающий отвлекающий манёвр, чтобы не думать о самом худшем. Либо им постоянно нужно внушать, что все их догадки – это чей-то вымысел, старые сюжеты книг и фильмов, ничего общего не имеющих с реальностью…

Повисла пауза. Тёма обдумывал услышанное, учитель поглядывал на сгущающиеся за окном тучи. Оба были погружены в свои мысли, и мысли эти были не слишком весёлыми.

– А что вы знаете про Дана Полунина? – вдруг спросил Тёма.

– Это новенький из Восточного Округа?

– Он самый, – сквозь зубы проговорил Тёма.

– Я знаю, что его перевели к нам, потому что мальчику нужно было прийти в себя после смерти родителей. В бывшей школе он показывал неплохие результаты, умело пользовался информацией из другой реальности, стажировался на заводе…

– Хватит меня обманывать! – взорвался вдруг Тёма. – Вы не могли не знать, что он из Новой Москвы! Зачем вы это скрывали от меня столько времени?

Учитель опешил