Ринглинг не называл цифр, но Чад изучил этот вопрос самостоятельно.

– Думаю, аванс мог бы составить порядка ста тысяч долларов.

Начать новую жизнь в Вермонте – вот о чем они мечтали. Об этом разговаривали в постели. Переехать в маленький городок, может, в одном из округов на северо-востоке штата. Она могла бы найти работу в местной больнице или наняться сиделкой к какому-нибудь частному пациенту, а он устроился бы учителем в школу на полную ставку. Или писал бы новую книгу.

– Нора, к чему все эти вопросы?

– Я боюсь тебе рассказывать, но все равно расскажу. Потому что сумма, которую назвал Уинни, больше ста тысяч. Уточню сразу: с работы я не уйду. Он сказал, что я могу остаться, что бы ни решила, а эта работа нам нужна.

Чад вытащил алюминиевую пепельницу, которую держал под подоконником, и затушил в ней окурок. Потом взял жену за руку:

– Рассказывай.

Он выслушал ее с изумлением и понял, что это не шутка. Ему бы и хотелось принять все за розыгрыш, но он не мог.

Если бы раньше Нору спросили, что ей известно о преподобном Джордже Уинстоне, она бы ответила, что практически ничего, как и ему о ней. Но в свете поступившего от него предложения она поняла, что на самом деле поведала о себе немало. Например, о финансовой мясорубке, в которой они оказались. Или о надеждах выбраться из долгов благодаря книге, которую писал Чад.

А что она сама знала о пасторе? Что он всю жизнь прожил холостяком, что три года назад удалился на покой, оставив службу во Второй пресвитерианской церкви на Парк-Слоуп (где до сих пор числился почетным пастором), что перенес инсульт. После инсульта правую часть его тела частично парализовало. Вот тогда она и появилась в его жизни.

Благодаря специальной пластиковой шине, которая накладывалась на больное колено и не позволяла ноге подгибаться, ему удавалось самостоятельно добираться до туалета (а в хорошие дни и до кресла-качалки на веранде). Он уже мог достаточно внятно произносить слова, хотя время от времени у него, по выражению Норы, «заплетался язык». Норе приходилось и раньше сталкиваться с больными, перенесшими инсульт (что и помогло ей получить это место), и ее саму поражало, как быстро пациент шел на поправку.

До сегодняшнего дня, когда от него поступило столь возмутительное предложение, она и не задумывалась о том, что он богат… хотя дом, в котором он жил, явно об этом свидетельствовал. Она полагала, что дом был подарком от паствы и что ее услуги оплачивали прихожане.

В прошлом веке ее работа называлась «практическим уходом». Помимо выполнения обычных обязанностей медсестры – давать таблетки и измерять давление, – она проводила ему курсы физиотерапии. Кроме того, делала ему массаж, была логопедом, а иногда – если требовалось написать письмо – и секретаршей. Нора выполняла отдельные мелкие поручения, время от времени читала вслух. Не чуралась и домашних дел в те дни, когда миссис Грейнджер отсутствовала. По таким дням она готовила на обед сандвичи или омлет, и, судя по всему, именно за едой ему удалось выведать у Норы многое о ее семейной жизни, причем сделать это так, что она об этом даже не догадывалась.

– Единственное, что я помню из своих слов, – сказала Нора Чаду, – да и то лишь потому, что он упомянул об этом сегодня, так это что мы не бедствуем и в общем-то нам на все хватает. Но уверенности, что так будет и впредь, у нас нет, и это сильно действует мне на нервы.

При этих словах Чад улыбнулся:

– Как и мне.

В то утро Уинни отказался от обтирания влажной губкой и массажа. Он попросил Нору наложить ему шину на колено и помочь подняться в кабинет, что для него было сравнительно длинным переходом, уж точно дальше, чем до кресла-качалки. Он осилил расстояние и упал в кресло, красный и задыхающийся от напряжения. Стакан апельсинового сока, поданный Норой, он осушил одним глотком.

– Спасибо, Нора. А теперь я хотел бы с вами поговорить. Причем очень серьезно.

Видимо, он заметил, как она занервничала, поскольку тут же успокаивающе улыбнулся и взмахнул рукой:

– Нет-нет, речь совсем не о вашей работе. Тут нет проблем. Если только сами не захотите уйти. А если захотите, я дам вам блестящую рекомендацию, так что проблем с трудоустройством у вас не будет.

– Вы меня пугаете, Уинни, – сказала она.

– Вы бы не хотели заработать двести тысяч долларов?

Она опешила. Расставленные вдоль стен высокие стеллажи с мудрыми книгами осуждающе смотрели на них сверху вниз. Шум с улицы вдруг стих. Как будто они перенеслись в другую страну, где было гораздо тише, чем в Бруклине.

– Если думаете, что речь идет о сексе – мне пришло в голову, что вы могли так подумать, – то уверяю: нет. Во всяком случае, так мне кажется. Наверное, тот, кто читал Фрейда и решил копнуть поглубже, в любом поступке может найти сексуальную подоплеку. Я и сам не знаю. Я изучал Фрейда только во время учебы в семинарии, да и тогда мое знакомство с его трудами было весьма поверхностным. Его идеи меня оскорбляли. По его мнению, любое представление о глубинах человеческой души являлось самой обыкновенной иллюзией. Казалось, он говорил: «То, что вы считаете артезианским колодцем, на самом деле – обычная лужа». Я так не считаю. Человеческая природа не имеет дна. Она так же глубока и загадочна, как и божественный разум.

Нора встала.

– Со всем уважением, я не очень-то верю в Бога. И думаю, мне не стоит выслушивать ваше предложение.

– Но если вы не выслушаете, то так и не узнаете, в чем оно заключается. И будете мучиться догадками.

Она стояла и смотрела на него, не зная, как поступить и что сказать. У нее крутилась мысль, что стол, за которым сидел Уинни, наверняка стоил не меньше нескольких тысяч. Она впервые подумала о нем в связи с деньгами.

– Я предлагаю двести тысяч долларов наличными. Этого хватит, чтобы расплатиться со всеми долгами, чтобы ваш муж закончил книгу, может, даже хватит на то, чтобы начать новую жизнь в… Вермонте, кажется?

– Да, – подтвердила она и подумала, что если он знал про это, то слушал куда внимательнее, чем ей представлялось.

– И не придется сообщать об этом в налоговые органы, Нора.

У него было длинное лицо и густые белые волосы. До сегодняшнего дня ей казалось, что он похож на овцу.

– С наличными это вполне реально, если использовать их с умом и частично оплачивать ими счета. А когда ваш муж продаст свою книгу и вы устроитесь в Новой Англии, нам больше не придется встречаться. – Он помолчал. – Правда, если вы решите уволиться, сомневаюсь, что новая медсестра будет обладать столь же высоким профессионализмом. Пожалуйста, сядьте. У меня заболела шея от того, что приходится смотреть на вас снизу вверх.

Она села. Остаться ее заставила мысль о двухстах тысячах долларов. Она даже представила их – большой толстый конверт, набитый купюрами. А может, два конверта, ведь в один вся сумма не влезет.