С Младиной Веснояра так и не помирилась: не сказала ей ни слова, а при виде младшей сестры отворачивалась. И Младина не настаивала: почему-то боялась, что, взглянув ей в глаза, Веснавка узнает волчицу, которая вытащила ее из городка и проводила до реки. И что тогда?

* * *

Но этим дело не кончилось. Всего на третий день пребывания Веснояры под родительским кровом в избу однажды ворвался брат Ярец и завопил:

– Веснавка! Приехали за тобой!

Все вскочили с мест и обернулись; Веснояра вздрогнула всем телом и поднялась.

– Кто… приехал? – осипшим после молчания и слез голосом выговорила она то, что подумали все.

– Да родичи твои! Могутичи! Едут мужики, голов десять, старичье все! Небось хотят тебя обратно.

– Ишь разбежались! – после изумленного молчания досадливо отозвалась бабка Лебедица. – Может, вено везут? Гривны да обручья серебряные, шелка заморские или корову гонят?

– Да нет вроде… – Ярец развел руками. – Коровы нету при них…

– А раз нету коровы, то и девки им не видать! – отрезала сердитая бабка.

Гостям не стоило ждать доброго приема: они уже нанесли оскорбление Заломичам, не прислав выкупа после увода Веснавки.

Кто бы мог знать, что Могутичи едут сюда вовсе не ради молодой вдовы!

Приезжие явились к воротам святилища на Овсеневой горе и оттуда послали двоих мужиков в Залом-городок: приглашали на беседу. При этой новости всегда веселое лицо Путима омрачилось: беседа ожидалась неприятная, иначе гости пришли бы прямо сюда, а не искали встречи на земле богов.

– Как у них только совести хватает! – бормотал дед Лежень, перед вступлением в святилище повязывая нарядный пояс и расчесывая маленьким костяным гребешком бороду. – Березы межевые срубили, девку нашу увели! И не стыдно им нашим чурам в глаза смотреть!

– Если насчет девки договариваться, то не поздно ли? – бурчала Лебедица, помогая своему старику снарядиться. – Березки давно приувяли…

– Да у них небось «волки» всех перебили, баб уволокли, скотину угнали, припасы вынесли – им бы и девку вернуть, и приданое за нею попросить!

– Вот шиш им теперь, а не приданое!

У ворот святилища Лежень, Радота и Путим поздоровались с пришедшими. Это оказались не внуки деда Могута, а Будиловичи – род, из которого вышел он сам. Будиловичи жили поодаль и о разорении своего младшего рода узнали только наутро, когда к ним прибежали уцелевшие. Мужчины, способные сражаться, были истреблены «волками» более чем наполовину, и мало оставалось надежды, что род Могутичей оправится и поднимется. Налетчики угнали скотину, увезли многие припасы, и Будиловичам теперь предстояло кормить вдов и сирот. Еще одна молодуха им явно ни к чему.

Заломичи прошли вперед и разожгли огонь в очаге. Побрызгали молоком на деревянных чуров, поднесли блинов и каши, приглашая присутствовать и помогать. Потом позвали гостей, и Будиловичи тоже поклонились чужим чурам.

– Что скажете, люди добрые? – обратился к ним Лежень, когда все расселись, чинно держа шапки на коленях.

– Беда у нас приключилась, – сдержанно начал старейшина, Добрила. – Напали на наш младший род «волки отреченные», много зла причинили.

Заломичи принялись сокрушенно качать головами, но общее их чувство было такое, что порубкой межевых берез Могутичи сами навлекли на себя гнев богов.

– Да уж мы знаем, – кивнул Лежень. – Воротилась моя внучка домой… та самая, что ваши у нас уводом увели. Перед Леденичами нас ославили, кому она была в невесты обещана.

– Жен уводом брать – то исконный обычай наших дедов, таким не попрекают, – возразил Добрила.

– Это верно, водится такое у нас искони, – не мог не согласиться Лежень. – Но у добрых людей повелось выкуп за уведенную девку давать, чтобы обиды не нанести.

– Повелось, оно да. – С этим пришлось согласиться Добриле. – Только сомневались мы, будет ли нам счастье с той вашей девки…

– Вот как! – не сдержался Путим, обидевшись за старшую дочь. – Сомневались – не брали бы, мы, чай, вам ее силком не навязывали! У нас на Сеже моя дочь первой невестой считалась! Мы ее в хороший род сговорили, за старшего сына, жила бы она в чести да в радости, и роду своему бы честь и отраду принесла! А вы ее умыкнули, все наши уговоры порушили, перед людьми осрамили, и еще она вам нехороша!

– Девка-то сама хороша, ее попрекнуть нечем, – отозвался Добрила, шевеля бровями и подавляя досаду. – Да только в себе самой злосчастье она принесла, хоть и без вины!

– Друже Добриле, говори уже, к чему клонишь! – сурово вмешался Лежень. – Вижу я, что не с добром вы пришли, так говори, чего хотите. Обидели вас бойники, у нас-то вы чего ищете?

– Коли так, буду прямо говорить. Мы потому вам выкуп за умыкнутую девку не платили, что она с собой проклятье принесла. А наложила его сестра ее родная! – Добрила прямо воззрился на Путима, вонзая взгляд, будто нож. – Трое парней наших вашу девку увозили. И была при том ее меньшая сестра. И так прямо сказала: не ходи с ним, не будет счастья, года в бабах не проживешь – овдовеешь. Желают, сказала, вилы головы человечьей, и Травень жертвой им станет. И вот – года не прошло, как явились из леса волки лютые и убили молодца нашего. И еще десяток мужиков с ним заодно! Ваша девка зло на наш род навлекла. Младина, твоя, Путим, дочь.

Путим и Лежень переглянулись. Слова эти не стали для них полной неожиданностью: это самое они уже слышали от Веснояры. И Младина не отрицала, что и правда сказала нечто подобное.

– И здесь, перед вашими чурами, мы ответа просим. – Добрила сурово и решительно взглянул на деревянные капы. – Ваша девка нас прокляла, и мы теперь сколько мужиков убитыми потеряли, да раненые есть, да скотину порезали, да молодухи иные… урон понесли. И если вы нам ответа не дадите, мы всех сежан на общее вече созовем. А не захотят сежане отвечать – князю смолянскому пожалуемся, пусть он дело разберет и прикажет нам за это горе возместить.

Старейшины Заломичей застыли в изумлении. Только что они собирались спрашивать ответа с гостей, а те, оказывается, явились как обвинители! Но они действительно имели право как созвать вече, требуя возмещения за обиду и разорение, так и пожаловаться князю. Он, старший над всеми кривичскими родами, для того и обходит ежегодно свои земли.

Лежень и Путим смотрели друг на друга. Отрицать – побудить Будиловичей созвать народ и разбирать это сложное дело уже при всей сежанской, а то и смолянской старейшине. Ославят, а девок потом вообще никуда замуж не возьмут. Да и сыновьям невест не дадут, и сгинет род Заломичей, как сгинули злосчастные Глуховичи из-за Угляны…

– Ступай, Комля, позови баб, – велел младшему родичу Лежень. – Большуху и Путимовых.

Гости не возразили и молча ожидали, пока приведут женщин. Вскоре вошли Лебедица, Бебреница, Веснояра и Младина; ожидая вестей, они все заранее оделись и прибрались для выхода. Увидев бывших родичей, юная вдова вспыхнула и опустила глаза. Стоящая рядом мать ощущала, как она дрожит, и взяла за руку. Но тревожный взгляд Бебреницы не отрывался от Младины, свободная рука теребила край верхнего платка. На лице женщины отражалась жестокая внутренняя борьба.