Я резко выхватываю из-под ее рук папку с документами и еще раз пролистываю содержимое. На первый взгляд ничего особенного. Тесты ДНК и только. Не вовлеченный человек, скорее всего, не уловит сути с первого раза. Только не я. Все пять тестов датированы разными числами, как и их копии. И вроде бы ничего, но результаты на них разные.

– Откуда это у вас? – выставляю руку вперед и тычу папкой в сторону Аркадия. – Вся информация по этим тестам была только у моего секретаря…

Осекаюсь.

– Правильно подумал, Гурьев. Не только у нее, но еще у Кристины и у Лилии Сергеевны. Да, Лилия Сергеевна?

– Это клевета. Я. Ничего не знаю, – резко ответила мать. – Ничего. Не. Знаю.

– Ладно, – мое дыхание от шквала эмоций, которые обрушились на меня, стало поверхностным, прерывистым.

Переварить прочитанное и услышанное удается не сразу. Как и подавить эмоции.

– Есть еще что-то? – сурово кошусь в сторону Аркадия.

– Есть. Вот в этой папке – некоторые подробности, обличающие заговор против вашей жены. И в телефоне у Ксении Михайловны осталось кое-что, но она не успела мне переслать. Думаю, дальнейший шаг к действиям будет после того, как Ксения Михайловна поправится.

– Об этом будем разговаривать позже, – буркнул адвокату. – Ничего, если я возьму?

– Извините, но оригиналы я оставлю себе. Эти документы Ксения Михайловна оставила мне. Я как ее адвокат…

– Ей не нужен адвокат, – обрываю напыщенного гуся.

– Это не тебе решать, – тут же вступается Аркадий. – Ксюша как выйдет — сама решит, кто ей нужен, а кто нет.

– Я вам могу скинуть сканы на почту, или же могу прислать все в фото.

– Черт! Зачем усложняешь? Я же сказал, что не будет никаких судов…

– Игнат. Не гони паровоз. Еще раз повторюсь – это не твое дело. Это дело Ксюши. И только ей решать.

– Да, чтоб тебя! Ладно, – сдаюсь, потому что чувствую, что еще немного и у меня сорвет башню. – Присылай фото. Только прямо сейчас.

– Игнатушка, – мямлит мать.

Я ей помогаю встать. Сжимаю локоть.

– Ну, что замер? – жестко обращаюсь к Аркадию. – Говоришь, что по пути, так поехали. Сначала домой заедем, а потом в больницу.

– Ну, я же это так сказал. В шутку. Больница, в которую забрали Ксюшу, находится совсем в другом месте.

– А мне не до шуток, Озимков. Так что давай. На выход.

Толкаю Аркадия в плечо. Озимков сжимает челюсть. Играющие желваки отчетливо видны на скулах. Злится. Ненавидит. А мне плевать. Его одного к своей жене я пущу. Только через мой труп.

– Это правда? – сухо спрашиваю и в напряжении застываю в ожидании ответа. Сжимаю руль до белых костяшек на кулаках. Ну, же, – про себя подгоняю.

Даже не глядя на мать, я чувствую, как она начинает нервничать. Ее глубокое дыхание становится прерывистым, учащенным.

– Я не понимаю, о чем ты? – отвечает, не поворачивая головы в мою сторону.

– Хватит ломать комедию, мам, – не сдержавшись, хватаю мать за запястье, тяну на себя.

– У тебя вообще совесть потерялась, Игнат!? Не смей меня трогать! Отцу все расскажу!

– Мам, ты чего? – ошарашенно смотрю на нее.

– А ничего! Все! Сил моих нет! Делай все, что хочешь! Хочешь, живи с этой своей оборванкой! Хочешь, живи без нее…

– Мам! Прекрати, – одергиваю мать. Меня всегда бесило то, в каком ключе мать говорила про Ксению, вот и сейчас никак не успокоится.

– Не прекращу… Не прекращу, – с вызовом бросает мать, повышает голос. – Я столько лет положила на то, чтобы вас развести. И что, все зря?!

– Развести?! – переспрашиваю.

– Да. Игнат, ты не ослышался. Да я эту стерву терпеть не могла. Ни ее, ни ее мамашу. От этих двух наглых приживалок у меня кровь в венах сворачивается. Ну, зачем, зачем ты так надо мной издеваешься, Игнат? Ведь я люблю тебя. Хочу тебе всего самого лучшего. Кристина такая девочка хорошая. И тебе под стать. И образование. И деньги. И положение. Все есть у ее семьи. А ты представляешь, каким бы это стало подспорьем нам с папой в старости? Ведь до нее недолго осталось, Игнат! Я несколько лет переписывалась с Кристиной. Несколько лет не отпускала ее. Она же, как горячая французская булочка. Бери и кушай, Игнат. Мама для тебя же старалась. Так зачем ты опять погружаешься на дно вместе со своей Ксюшой? – специально коверкает имя жены. – Возьми Кристину. Игнат. Девочка готова.

– У тебя что, мать, совсем с головой того, ненормально? Что ты несешь?

Я не знаю, куда себя деть. Мы едем в плотном потоке машин. Я тороплюсь. Мне в больницу нужно. Там моя жена.

Боже! Какой же я кретин! Кидаю на мать короткий взгляд.

Бешеные глаза сверкают, губы трясутся, как у сумасшедшей. Крылья носа раздуваются, словно парусники. Что с ней вообще происходит? Куда смотрит отец? Мать сошла с ума!

– Игнат. Сынок! – она цепляется за мою руку теперь сама. – Ну, послушай маму, а?! Ну брось ты эту свою Ксюшу, а?!

– А как же Кира, мам? Она же моя дочь! Моя, мам! А ты! Это ты подделала все эти тесты? Но как? Как у тебя вообще на это хватило ума и… совести, мам. Ведь Кира ребенок! А я! Я дурак! Я чуть не угробил свою жену. Жену, которую люблю, мам!

Мать меняется в лице. У нее как будто тумблер вырубило. От истеричности не осталось и следа:

– Что ты ноешь!? Тебе сколько лет? Возьми себя в руки и смотри на дорогу. И не смей на меня повышать голос, – высокомерно, в приказном тоне указывает мать.

И от ее такой резкой смены настроения у меня случается конфуз. Что это?

– Мам, ты нормально себя чувствуешь?

– Лучше, чем ты думаешь? Что? Решил, если я слабая женщина, то можно и голос повышать? Не позволю, – строго, с непоколебимостью в голосе произносит и я вспоминаю, что именно так мать всегда вела себя, когда отец приходил домой навеселе. Она была в тот момент настоящим диктатором. Строила тогда нас с отцом. Командовала. И только сейчас осознал, почему она это делала. Боялась. Боялась, что,