Я не смог разжать руки жены, обхватившие мою шею. В тесноте коридора мама безуспешно пыталась пробиться ко мне и всё шептала: «Сынок! Сынок вернулся!». Я взял её лицо в свои ладони и нежно-нежно поцеловал. Ладони оказались мокрыми от слёз….

Дочка Танюшка, выбежав на шум, всё жалась к стене, и, вдруг, заревела во весь голос. Я попытался, было обнять и её, но она убежала. Нам ещё предстояло знакомиться заново. Дочка всё дичилась, и только на следующий день, когда мы остались одни, Таня забралась ко мне на колени, обняла своими ручонками, уткнулась носом в шею и тихо-тихо прошептала: «Папка. Ты — мой папка»….

Отец, бросив все свои дела и быстро организовав замену, прибежал домой и, обычно спокойный и сдержанный, налетел на меня, мокрого, только выбравшегося из ванны и, что есть силы, прижал к себе: «Сынок! Вернулся! Живой!»….

После праздничного застолья, уже готовясь ко сну, я нечаянно подслушал, как, среди ночной тиши из кухни доносились сквозь шум воды из крана и позвякивание посуды тихие, встревоженные слова супруги:

«Мама, а у него глаза стали другими. Когда он рассказывал о том, как валялся в госпитале и о бойцах, что окружили там его заботой и вниманием, в них было столько боли. А когда упомянул, что в сентябре он отправил одного из них обратно в госпиталь, и тот боец живым не долетел, то в его глазах промелькнуло что-то такое, что я даже испугалась…».

«Ничего, дочка, время и ты снова сделаете его прежним».

«Я боюсь, что, таким как раньше он больше никогда не будет».

«Не переживай, вы любите друг друга. Он вернулся. Всё у вас будет хорошо»….

Я снова замолчал. Оказывается, столько лет прошло, а я до сих пор помню каждый миг того, одного из самых радостных дней в моей жизни.

Конюхов посмотрел на часы.

— Станиславович, слушай, а спать-то мы сегодня будем?

И действительно: для сна времени почти не оставалось.

Забравшись на свою койку, включив прикроватный свет и задёрнув штору, я долго лежал, уставившись в подволок. Сон не шел. Вспомнилось моё первое мирное утро.

Ворошиловград, лето 1988 года.

…За окном послышалась длинная очередь ДШК. Скатившись на пол, я никак не мог найти на привычном месте свой АКС. К своему ужасу рука не обнаруживала ни его, ни даже самой спинки кровати, где он обычно висел. Пока открывал глаза, промелькнула тревожная мысль: «Откуда здесь ДШК? Куда подевался мой автомат?»

Я лежал на полу в комнате, которая в далёком детстве была моей, а сейчас в ней живет моя младшая сестрёнка, по случаю моего приезда перебравшаяся в комнату к родителям. На книжных полках привычными ровными рядами стоят любимые, прочитанные по нескольку раз книги, в углу стоит моя верная спутница — гитара, а у письменного стола в своей кроватке сладко посапывает Танюшка. Что снится тебе, дочурка?

Сквозь распахнутое окно доносятся частые, монотонные глухие удары. Кто-то, несмотря на раннее утро, решил выбить ковёр, повесив его на трубе, закреплённой между каштаном и тополем.

Что-то капнуло мне на грудь. Надо мной склонилось испуганное лицо жены. Из её глаз по щекам катились слёзы…

— Не переживай! Так привиделось во сне кое-что…. Не плачь. Подобного больше не повторится! — Прошептал я, юркнул к ней под одеяло, нежно обнял и попытался успокоить поцелуем.

Господи! Будь проклята эта война, доставившая столько горя и переживаний моим родным!

Не спится. Завтра, вернее, уже сегодня, если всё будет хорошо, то я уже буду дома в это время. Будет позади и эта боевая, и очередная разлука с семьей.

Рука потянулась к Православному молитвослову.

Молитва последних оптинских старцев:

«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твёрдым убеждением, что на всё воля Твоя.

Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня каяться, молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех.

Аминь».

Вместо эпилога.

За полчаса до подъёма сладкий утренний сон прервали звонки авральной группы и команда вахтенного офицера по корабельной трансляции: «…Учебная тревога! Корабль к плаванию в узкости приготовить!»

Быстро соскочив с койки, надев комбинезоны и похватав пилотки, побежали на КДП. Остатки сна постепенно улетучивались по мере того, как пустые и тихие в ночное время коридоры авианосца «Адмирал Кузнецов» наполнялись привычными при объявлении тревоги звуками и суетой. Слышались быстрые шаги членов экипажа, спешащих на свои боевые посты, хлопки и позвякивание ключей при закрытии дверей кают, глухой лязг задраиваемых тяжёлых дверей и люков.

Суеты нет. Две тысячи человек за считанные минуты, несмотря на гигантские расстояния (на «Кузнецове» одних коридоров более шестнадцати километров) заняли свои места согласно боевым расписаниям.

Взлетев по трапам и проскочив яруса надстройки, поднялись на командно-диспетчерский пункт. Наша с Конюховым каюта находится дальше всех, поэтому редко кто приходит позже нас, а если такое и случается, то офицер автоматически попадает в разряд опоздавших, и, смущенно потупившись, ему приходится выдерживать укоризненный взгляд руководителя полётов.

— Все? — повернувшись в кресле спросил подполковник Голубев и получив утвердительный ответ, потянулся к блоку корабельной трансляции «Лиственница». — Ходовой, КДП! Группа управления полётов по местам учебной тревоги.

— Две минуты тридцать секунд, — отозвался вахтенный офицер, — есть группа управления полётов!

В предрассветной дымке на горизонте маячил остров Кильдин. Его характерные пологий восточный и обрывистый западный берега невозможно спутать ни с какими-то другими. Сколько раз я уже видел его, и всё удивлялся той магической силой, что обладает этот остров. Он как магнит притягивает взгляд, и при каждом новом свидании выглядит совершенно по-другому: то пугает своей суровостью, то манит загадочностью и высокомерной неприступностью, а то равнодушно укроется от посторонних глаз низкими свинцовыми тучами или завесой снежного заряда.

На линии горизонта, справа и слева за островом Кильдин, сколько хватал взгляд, постирались скалистые северные берега Кольского полуострова. Отвесные скалы, кое-где покрытые снегом, постепенно расступились, и вот уже стал отчетливо виден вход в Кольский залив.

Далеко впереди угадывались силуэты крейсеров «Петр Великий» и «Маршал Устинов». Эсминец «Адмирал Ушаков» не виден, наверное, он на рейде Североморска, или уже пришвартовался у своего причала.