— Я…

— Ты можешь это сделать, — сказал Федерик. — Я знаю, это трудное решение. У тебя много врагов, и то, что ты сделаешь для Карин, не останется для них незамеченным. Ты подставишь себя под удар, поэтому ты должен сделать свой выбор осознанно. Магия — не панацея от всех бед. Она не спасет тебя от стрелы снайпера или ножа в спину. Твой отец знал об этом.

— Дело не в том, что я боюсь, — сказал я. — Я просто не знаю, как… Я никогда раньше не пользовался…

— Я знаю, — мягко сказал Федерик. — Но это твой дар, или твое проклятие, и только ты можешь разобраться, как с ним поступать. Попробуй, и знание придет. Я это тоже вижу.

— Хотел бы я обладать таким зрением, — сказал я.

— Возможно, ты еще будешь им обладать, — сказал Федерик. — Но позволь одному очень старому гному дать тебе совет, мальчик. Ты можешь сколько угодно бегать от своего предназначения, но вряд ли у тебя получится делать это всю жизнь, и рано или поздно, но тебе придется встретиться с ним лицом к лицу и пожать все последствия. Такова неизбежность, и ты вряд ли увернешься от своей судьбы. Так постарайся сделать это на своих условиях. И… Не думай, что я говорю именно о сегодняшнем дне. Это — глобальный совет.

— Возвращаясь ко дню сегодняшнему… — сказал я. — Ты поможешь мне, мудрец? Хотя бы советом?

— Нет, — сказал Федерик. — Я не могу. Это не в моих силах. Твоя магия — это не магия гномов, и я ничего в ней не смыслю. Было бы иначе… Мы не стали бы призывать магов с поверхности на нашу войну.

Федерик вывел Карин из искусственного коматозного состояния, вернув ей прежнюю скорость жизненных процессов. Искусственный румянец тут же исчез с ее щек, девушка мгновенно побледнела, а дыхание стало частым и неравномерным.

Федерик с Сегериком вышли из кельи, опустив за собой занавеску. Дверей в обычном понимании этого слова в пограничных поселениях гномов просто не существовало. Просто система пещер…

Я отогнал посторонние мысли прочь. Сейчас для них уже не было времени. Закрыв глаза, я сосредоточился на текущей задаче, самой важной задаче за всю мою чародейскую карьеру, и…

… я сделал это.

В итоге я все-таки это сделал.

Это было тяжело. Трудно. Невыносимо. И я не пожалею, если воспоминания об этих восьми часах навсегда вылетят из моей памяти. В некоторые моменты мне казалось, что она умрет. В некоторые моменты мне казалось, что умру я.

Федерик оказался прав.

Карин была почти мертва. Мертва на девяносто процентов. Магии Федерика не хватило бы, чтобы поставить ее на ноги. Еще немного, и для работы с ней потребовался бы некромант.

Моей магии хватило. Едва…

Когда я закончил, я чувствовал себя так, как будто последние восемь часов двигал горы и поворачивал впядь течение рек.

Я заснул прямо на полу. У меня не было сил, чтобы куда-то идти.

Гномы не входили в келью, не решаясь вмешиваться в процесс, поэтому разбудила меня Карин. Она сидела на кровати, завернувшись в одеяло. И болтала двумя абсолютно здоровыми ногами.

— Тебе придется мне многое объяснить, красавчик, — сказала Карин. — Например, где мы, почему я спала абсолютно голая, кто меня раздел и с какими целями ты валяешься на полу.

— Это долгая история, — сказал я.

— Я хочу услышать ее сейчас хотя бы в общих чертах, — потребовала она.

— Вы болели, — сказал я. — Рана на ноге воспалилась.

— Какая рана? — Карин внимательно посмотрела на свои ноги. Там не было даже шрама.

— Которую гномы исцелили, — сказал я. — Скажете им «спасибо», когда они придут вас обследовать.

— А ты что тут делал? Никак переживал за меня, красавчик?

— Мне не хватало вашего мягкого и ненавязчивого юмора, — вздохнул я, поднимаясь с пола. — Рад, что вы вернулись. Сейчас я пришлю вам местного целителя.

— И скажи ему, чтобы он захватил с собой какую-нибудь одежду. Я не собираюсь щеголять голой перед этими коротышками.

— Непременно, — пообещал я.

Федерик и Сегерик сидели на камнях по другую сторону занавески и хранили происходящее от чужих глаз. Ни один любопытный гном не смог бы проскользнуть мимо двух этих часовых и заглянуть в келью, где творилась магия.

— Получилось, — сказал я.

— Знаю, — сказал Федерик. — Вижу.

— Вы двое никому об этом не расскажете, — тихо сказал я. — Даже ей. В первую очередь ей. Если кто спросит — ее вылечили вы оба.

— Я не хотел бы врать, — сказал Федерик. — И преувеличивать свои скромные способности.

— Я тоже, — сказал Сегерик. — Если мы солжем, от нас потом будут ожидать большего, чем мы можем дать.

— Тогда скажите, что это было чудо, которое вы больше не сможете повторить. Это уже наполовину правда, — повторить такое они не смогут. Не уверен, что я сам смогу повторить то, что сделал.

— Наполовину правда — это наполовину ложь, — сказал Сегерик.

— Но мы солжем, — сказал Федерик.

— Спасибо, — сказал я. — Посмотрите, что с ней и… начинайте врать.

— Хорошо, — сказал Федерик, чуть склонив голову.

Они пошли к Карин, а я отправился на поиски еды.

— Мы можем что-нибудь еще для вас сделать? — спросил Ромарик, сделав едва заметное ударение на слове «еще».

Не думаю, что Федерик и Сегерик нарушили данное мне слово и что-то ему рассказали. Но король гномов — это не наследуемая, а выборная должность, если так вообще можно говорить применительно к королям, и старейшины каст выбирают их отнюдь не за глупость и бессилие.

Шила в мешке не утаишь. Секрет, известный более, чем одному человеку, рано или поздно перестанет быть секретом.

— Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, — сказал я. — Но вы можете сделать для нас еще кое-что. Целый список кое-чего, если быть абсолютно точным.

— Я слушаю, — сказал Ромарик.

Мы ужинали в апартаментах Колина, отмечая полное выздоровление Карин.

Король гномов, командир пограничного гарнизона, двое мудрецов, Карин и я. Еда была отменной. Пока Карин было без сознания, меня они такой не кормили.

Не хочу обижать наших хозяев, но женщины гномов не отличаются особой привлекательностью… по причине столь же обильной волосатости, как и у мужчин. Некоторые выщипывают усы и бороды и заплетают волосы в косы, следуя последним веяниям подземной моды, но в большинстве своем они консервативны и не особенно обращают внимание на собственную внешность. Поэтому некоторых гномов-мужчин тянет к человеческим женщинам, гораздо более женственным, чем их собственные, прошу простить меня за эту тавтологию.