Покуда турецкий пулеметчик с воодушевлением обрабатывает статистически случайный «жигуль», капитан Нелесный вместе с расчетом осуществляет смену дислокации. Имеет ли значение данная мышиная возня? Возможно. Всяческие шарады испокон веку изобретаются для убийства времени. Нельзя сбрасывать со счетов, что в эту временную выкройку всунет голову чудо — пэ-вэ-о-шный майор Корепанов уведет свой гусеничный табун на какую-нибудь неведомую, страшно засекреченную и не обнаружимую супостатами запасную позицию.

«Как вы судно назовете, так оно и поплывет». Приблизительно под этим лозунгом действует украинский политический бомонд. Для улучшения армии, требуется все и вся переименовать. «Товарищ полковник» отменим. Будет «пан полковник». «Товарищ рядовой Петренко» тоже нехорошо. Вот если «казак Петренко». Тогда любо-дорого. Любой солдат сразу расправит плечи и будет стоять на страже Батькивщины в неусыпно-неустанной бодрости. «Казак-відмінник»[117]Триколич ныне часовой у прапора[118]. Он, и правда, уже не полусонный, а пялит глаза в окружающий мир. Тот, вообще-то, скуповат на эффекты. Два часа кряду один и тот же коридорный разрез, но благо, в связи с летним периодом, дверь на улицу распахнута: оттуда ветерок и яркость светлого солнечного мира. Судя по времени, вот-вот прибудет смена. Разумеется, казак Триколич не может ведать точные минуты и часы: ему не разрешается шевелиться, а значит, и подсматривать в наручный циферблат; не положено ему и уточнять время у периодически шарящегося впритирку дежурного по части — капитана Чаленко. Вообще-то сейчас не до дремы не только от этого приевшегося местного занудства. Во всем двухэтажье штаба полка переполох. Несколько минут назад сюда прибыла целая делегация вооруженных турок. Наконец-то происходящая в городе непонятка докатилась и до их войсковой части.

Турки прибыли не просто так, а в сопровождении целого генерал-майора украинских ВВС. Триколич понятия не имеет, кто это такой, но по отрывочным инсинуациям окружающих и бодро-молодцеватому докладу Чаленко подозревает, что данная шишка покруче их собственного шишака. Исходя их шумовой палитры переотражающейся сверху, надо предположить, что сейчас один генерал-майор, обнявшись с другим генерал-майором, заперлись в кабинете и тихонько распивают коньяк и заодно политкорректно распекают один другого, делая это по очереди в силу путаницы субординации. Сам казак Триколич достаточно напряжен. Какая уж тут дрема, если турецкие воины (союзники? противники? черта лысого разберешься без отмененных замполитов) вперлись в расположение штаба в полной военной снаряге: куда там Сереже Триколичу с его АКМ, тут каждый обвешан, что та елка, или Арнольд Шварценеггер на спецзадании.

Теперь, судя по шумовому разноголосью, политкорректность генералов утекла вместе с коньяком, а перепалка переросла в зуботычину и вылилась в коридор. Но вот уже вся банда чужеземцев, вместе с украиноязычным начальством спускается вниз. Казак Триколич вливается в контур стойки «струнко»[119]еще с большим рвением. Глаза у него расширяются. Но не от того, что кавалькада не отдает честь хранимому им знамени части. От другого. Их родного генерала Редьку конвоируют, а на руках у него наручники. Правда, генерал-майору вроде бы нет до этого дела, он продолжает активную словесную перебранку с пришлым начальником. Триколич не ловит смысл; для переполнения мозговых трактов ему хватает и визуальных образов. Вся процессия, под таким же оторопевшим взглядом, приложившего руку к фуражке, дежурного по части, вываливает на улицу и движет по бетонной дорожке к входной калиточке штабной загородки.

Со времен фон Неймана компьютеризация достигла невиданных вершин. Однако все эти достижения где-то в других областях метагалактики. Раскрашенная в оранжевую расцветку и присыпанная нацистским нафталином Украина, кособочась и прихрамывая, придвигается к прогрессу несколько с другого боку. Компьютерами здесь не пахнет, но вдыхать глубоко и не рекомендуется: вокруг вскрытые склепы. Тут тасуют трупики согласно национальной «свидомисти», и всех скопом переносят в холмик с надписью «Голодомор — главное украинское достояние». А там вываливают из гробов на солнышко победителей фашизма; тоже землекопной работы выше крыши — сколько их в самом-то деле здесь полегло. Так что о режиме управления боем в реальном масштабе времени, и развертке всего этого дела на монитор можно покуда и не мечтать. Вопрос конечно об общем совмещении боя наземного с воздушным. Слава, ни на кого не надеющемуся, атеистическому СССР — в отношении отображения на происходящее конкретно в небе все шикарно. Например, попытавшийся вмешаться в свару вертолет — предполагаемая марка «Ирокез» — свое уже получил и с экранов стерт. Хочется верить, что не просто приземлился с легкими повреждениями, а успешно горит посреди пшеничного поля. Потом, юные натуралисты, следопыты-этнографы отыщут обгорелые останки экипажа и с великой радостью присовокупят их тела к жертвам сталинских репрессий. Круши тиранов! Фашизм не пройдет! А если и пройдет, то свой, хоть и коричневатый, но национально маркированный.

Так что о схеме протекания боя наземного можно судить разве что по звуковой палитре. Вот там, вроде, что-то шандарахнуло, может быть орудие, а может и гранатометный подрыв, а тут вот, кажется, пулеметик заголосил, и какой-то такой-эдакий, не нашенский. Из всей информации можно сделать только один правильный вывод — нападение покуда производится с одной стороны, так что все остальные пути-дороги свободны. Но пан майор Корепанов не зря скушал четвероногое в изучении местности. Дивизион будет делать ноги не куда глаза глядят, а в спланированный ракурс. Уйдет на северо-запад. Именно там есть удобный мостик через маленькую речку Бычок. Единственный минус, нужно некоторое время, дабы перегрузить, в плане перераспределить, сохранившиеся ракеты между огневыми установками: оставить на каждой по одной. Это не для каких-то пэ-вэ-о-шных придумок, типа того, что с пусковой почему-то удобней стрелять единственной ракетой, вместо четырех. Дело всего-то в той же самой речушке, ибо мостик через Бычок все же не стратегического значения, он не способен выдержать более тридцати тонн. Полностью груженая пусковая тянет на тридцать две с половиной. Даже с одной ракетой, и то — чуть выше номинала — рискованно, но это неизбежно. По этой же причине, скорее всего, придется бросить пуско-заряжающие гусеничные платформы. Только абсолютно освободившись от груза, они будут весить тридцать. Но какой в них смысл без наличия ракет? Однако даже без беготни по позиции и загибания пальцев, благодаря все той же, советских времен, компьютеризации, не выходя из кабины КП можно сказать, что ракет в остатке четырнадцать штук. Если класть на 9А310 по одной, то куда деть еще восемь? Так что пуско-заряжающие 9А39 придется все же тащить и попробовать рискнуть при переправе. Люди в СССР жили, может, и не показательно-зажиточно, но сама страна была богата. Крепчайший, многократно превосходящий сельские нужды железо-бетонный мост через третьесортный, никому по сути неведомый Бычок — есть подарок того щедрого на причуды двадцатого века. Возможно, подарок прочней, чем на нем написано. Естественно, если до реки дойдет вся колонна, самые тяжелые машины рискнут в конце. Кроме того, на счет уж совсем остаточной гусеничной штуковины с ракетой, Корепановым выдуман некий доп-финт с подрывом ее аккурат на срединке мостика, но о том пока рано: дотянуть бы.