— А почему ты мне ничего об этом не сказал?

— Мне казалось, что это не лучший путь к сердцу богатой разведенной американки.

— Это я-то богатая?

— По сравнению со мной — да.

— И как ты собирался выпутываться из долгов?

— Как-нибудь. В худшем случае — продать самолет, положить в банк все, что останется после выплаты долгов, и подыскать себе местечко на каком-нибудь исследовательском судне из тех, что ходят за Вторую Арку.

— За ней нет ничего, кроме скал и отвратительной атмосферы.

— Все равно мне бы хотелось увидеть это своими главами. Или…

— Или что?

— Или же, я думал, если у нас с тобой что-то склеится, остаться в Порту и найти там работу. На трубопроводах всегда есть работа.

Лиза не ожидала услышать от него такое.

— Теперь это уже не имеет значения, — продолжал Турк. — Теперь — независимо от того, узнаешь ли ты что-то об отце или нет — тебе придется возвращаться в Штаты. Там тебе ничего не грозит. Ты из уважаемой семьи, у тебя достаточно связей, никто не станет тебя там хватать и допрашивать.

— А ты?

— Я найду, куда скрыться.

— А почему бы тебе не поехать тогда со мной?

— У меня там могут быть неприятности. Сейчас наше положение не ахти какое, но мое и раньше-то было не ахти. У меня есть веские причины, чтобы не возвращаться в Штаты.

«Расскажи, — мысленно взмолилась она. — Не заставляй меня мучиться догадками. Он тебе не говорил, что он преступник? Из-за этого он и уехал из Штатов. Расскажи мне. Пожалуйста».

— Проблемы с законом? — спросила Лиза.

— Ты правда хочешь это знать?

— Правда.

Они летели низко над пустыней. За правым крылом высились освещенные луной горы.

— Я поджег склад, — сказал Турк. — Отцовский.

— Ты говорил, что твой отец занимался нефтяным бит несом…

— Да, одно время. Но ему не нравилось часто уезжать из Штатов. Его брат занимался импортом, и, когда мы вернулись из Турции, отец вошел с ним в долю. Они возили всякий ширпотреб с Ближнего Востока — ковры, сувениры и все такое.

— А почему ты поджег его склад?

— Лиза, мне было девятнадцать. Меня унизили, и хотелось отплатить родителю той же монетой.

— А что случилось?.. — спросила она так мягко и осторожно, как только могла.

Он помолчал немного, глядя на пустыню внизу, на при боры, на что угодно, только не на нее.

— Была одна девушка. У нас были очень серьезные от ношения… мы собирались пожениться. Но отец и дядя были против. Расовые предрассудки, понимаешь ли.

— Она была не белая?

— Латиноамериканка.

— А тебе что, было так важно мнение отца?

— Нет, конечно, но только не в этом случае. Я его во обще терпеть не мог. Если честно, он был маленький и злой сукин сын. Я считаю, именно он свел мать в могилу. На срать мне было на его мнение. Но он и сам это понимал Поэтому, вместо того чтоб поговорить со мной, приехал к родителям той девушки. Предложил ей оплатить год в колледже при условии, что она будет держаться от меня но дальше. В ее положении это было очень заманчивое предложение. Больше я ее никогда не видел. Но она тоже пере живала. И даже написала мне письмо, в котором все рае сказала.

— И ты решил тогда поджечь его склад?

— Ага. Взял из гаража пару банок метанола, поехал на склад и вылил их на грузовые ворота. Дело было ночью. Когда приехали пожарники, три четверти склада уже полыхало.

— Отомстил папаше, нечего сказать…

— Да, только на складе был человек. Ночной сторож. Из-за меня он провел полгода в ожоговом отделении.

Лиза промолчала.

— Самое тошное, — продолжил Турк, — что мой старик решил это дело замять. Задним числом состряпал какие-то договора со страховщиками. Он меня тут же вычислил и сам мне об этом сказал. Что он вынужден нести колоссальные убытки, лишь бы спасти меня от наказания. Я же член семьи. По тем же причинам он так поступил с моей девушкой. Семейные узы, дескать, важнее всего, даже если я сам этого пока не понимаю…

— То есть он ждал от тебя благодарности!..

— Да. Представь себе, он действительно искренне думал, что я должен быть ему за это благодарен.

— Благодарности он от тебя, похоже, не дождался…

— Нет, — сказал Турк. — Не дождался.

* * *

Он посадил свой «Скайрекс» там же, где сажал его несколько месяцев назад, когда летал со Сьюлин Муа, — на узкой полосе из растрескавшихся бетонных плит. Эти места казались несусветной глушью, но Диана уверяла, что отсюда меньше мили до поселка. Они двинулись в путь, освещая дорогу фонариками.

Турк почуял запах поселка еще раньше, чем увидел его. Пахло водой и цветами, а не безжизненной растрескавшейся почвой пустыни. Они поднялись на небольшой холм, и коммуна оказалась сразу же за ним. Кое-где еще горели огни. Четыре дома, внутренний дворик, терракотовые крыши — словно пересаженная из Испании гасиенда. Посреди нее разбит сад с причудливой стальной оградой. Турк разглядел за ней мальчика. Как только мальчик заметил их, он тут же побежал в дом. И к тому моменту, когда они подошли к воротам, за ними стояли уже десять — пятнадцать человек, и весь поселок был ярко освещен.

— Позвольте, я поговорю с ними, — сказала Диана. Турк был только рад такому предложению. Диана подошла к ограде, а они с Лизой остановились чуть поодаль. Турк пытался рассмотреть Четвертых, но они стояли спиной к свету, и видны были только их силуэты.

Диана прикрыла глаза от света.

— Миссис Рэбка? — отрывисто спросила она.

Из толпы выступила женщина. Турк сумел разглядеть только ее слегка полноватую фигуру и нимб пушистых волос над головой.

— Диана Дюпре?

— Боюсь, я привела незваных гостей.

— И одна из них вы сами. Что вас привело сюда, Диана?

— Вам нужны объяснения прямо сейчас?

— Нет, но…

— Тогда или впустите нас в дом, или прогоните. Я очень устала. И, боюсь, у нас не слишком много времени осталось на разговоры. Скоро сюда пожалуют другие гости.

* * *

Айзеку хотелось остаться и посмотреть на гостей. В его жизни незнакомцы были явлением столь же исключительным, как выпадение пепла в жизни планеты. Однако у него снова начался жар, и его отвели в постель, где он пролежал без сна, обливаясь потом, еще несколько часов.

Он знал, что отросток, появившийся из-под земли в саду и коснувшийся его ладони, — не что иное как одна из машин гипотетиков. Биомашина. Ущербная, не приспособленная к росту в здешних условиях. Но, когда она обвилась вокруг его руки, Айзек испытал глубокое и пронзительное чувство правоты, словно какая-то доля живущего в нем неудовлетворенного влечения на миг нашла успокоение.