Кассандра и профессор перестали друг с другом спорить и удивленно уставились на меня.

— Что ты делаешь? — спросил профессор, видя, что я атакую лианы подобно тому, как Дон Кихот атаковал ветряные мельницы.

— Ты что, спятил? — усмехнулась мексиканка и ехидно добавила: — Лианы ни в чем не виноваты.

Я даже не соизволил им ничего ответить, подумав, что если я в своем предположении ошибся, то у них еще будет время поиздеваться надо мной.

Острое лезвие мачете рассекало лианы, как нож разрезает праздничный пирог, хотя я при каждом ударе думал о том, как бы на меня не бросилась из этой густой растительности какая-нибудь из двух десятков видов ядовитых змей, которые водятся в бассейне Амазонки и которым, возможно, нравится прятаться в местах, подобных этому. Я особо внимательно присматривался к лианам, нависающим надо мной, потому что иногда бывает очень трудно, почти невозможно определить, то ли это лиана, то ли это змея, искусно замаскировавшаяся под лиану и дожидающаяся, когда какой-нибудь ротозей будет проходить под ней, чтобы его хорошенечко цапнуть. А еще я, нанося удары мачете направо и налево и постепенно углубляясь в густую растительность, внимательно смотрел, куда я ставлю ноги, чтобы не наступить на что-нибудь такое, на что наступать уж никак нельзя.

В очередной раз взглянув вниз, я, к своему удивлению, увидел, что под моими ботинками по-прежнему находится каменная дорога.

Я тут же оглянулся, чтобы сообщить об этом своим друзьям, и понял, что, сам того не заметив, углубился внутрь склона уже на несколько метров и что профессор, Иак и Кассандра удивленно смотрят на меня, стоя у входа в прорубленный мною в густой растительности «туннель».

Встав друг за другом и слегка наклонив головы, мы продвигались все глубже и глубже по узкому «туннелю», который я продолжал прорубать в густой растительности ударами мачете. Удары эти постепенно слабели, потому что после двадцати минут борьбы с матерью-природой моя правая рука очень сильно устала.

— А здесь становится все темнее и темнее… — прошептала за моей спиной Касси.

— Я тоже не вижу, куда иду, — сказал ей профессор, тоже очень тихо. — Если мне подвернется под ноги какая-нибудь змея, я наверняка на нее наступлю.

— Не беспокойтесь, проф, — успокоил его я, перестав махать мачете и тем самым устроив себе небольшой отдых, чтобы можно было отдышаться. — Если я наткнусь на змею, вы узнаете об этом по моему истерическому предсмертному крику. Да, кстати, а можно узнать, почему вы разговариваете шепотом?

— Дай мне подумать… — отозвалась Кассандра, уже совсем еле слышно. — Может, потому что мы идем почти на ощупь по темному узкому проходу, в котором нам очень страшно?

— У меня к вам еще один вопрос, — сказал я, оглянувшись и всмотревшись в полумрак за своей спиной. — Где Иак?

— Как раз позади меня, — ответил профессор. — Наш друг тоже чувствует себя не очень-то уверенно.

— Да ладно, не переживайте. Как бы там ни было, осталось идти в полумраке не очень долго. Я уже вроде бы даже вижу там, впереди, какой-то слабый свет.

— Видишь свет? — спросила Кассандра. — Тогда чего ты ждешь? Ну же, вперед, не стой на месте!

— Не суетись, Касси. Позволь мне хоть немножечко передохнуть.

— Не заводи об этом и речи, приятель, передохнешь чуть позже, — стала настаивать Кассандра, повысив голос. — Давай, вытаскивай нас отсюда прямо сейчас.

Пожив в свое время вместе с этой русоволосой уроженкой Акапулько, я знал, что уж лучше прислушаться к ее словам, чем проигнорировать их и тем самым разозлить ее, а потому я, стиснув зубы от нарастающей боли в плече и руке, снова пустил в ход мачете и начал махать им изо всех своих сил, расчищая путь к еле заметному лучу солнца, который то пробивался сквозь густую листву, то снова исчезал.

Наконец, когда я, признаться, уже был готов сдаться, растительность впереди меня стала наконец редеть. Нанеся еще несколько ударов — мне пришлось взять мачете обеими руками, чтобы удары получались достаточно сильными, — я сумел прорубить небольшое «окошко» в зарослях и, словно бы выныривая на поверхность после долгого погружения, чтобы сделать вдох, просунул голову в это «окошко», на мгновение ослепнув от яркого солнца после такого долгого пребывания в темноте.

Вскоре ко мне начала возвращаться способность видеть. Сначала я стал различать лишь темные и светлые пятна, затем — очертания и цвета. Когда же я стал видеть все, мои глаза едва не повылазили из орбит: моему взору предстало одно из самых удивительных и неожиданных зрелищ, какие я когда-либо видел.

Поработав еще мачете, я выбрался из прорубленного мной в густой растительности туннеля наружу. Вслед за мной из него вышли один за другим и мои спутники, и у всех у них тут же появилось на лице выражение неверия — неверия полного и абсолютного.

Даже в самых безумных своих фантазиях мы не смогли бы вообразить себе такое зрелище, какое сейчас предстало перед нашим взором. Оно не было похоже ни на что из того, что я когда-либо видел раньше, и я был почти уверен, что вряд ли увижу где-нибудь в будущем нечто подобное.

Впереди нас сквозь густые заросли — и даже над ними — виднелось полдесятка сооружений из темного камня. Хотя из-за частично скрывавшей их растительности было трудно определить, что это за сооружения, я почти не сомневался, что они представляют собой какие-то храмы. Ближайшие к нам строения имели приблизительно квадратную форму и насчитывали метров десять-двенадцать в высоту. Их фасады украшали массивные колонны. Правда, и колонны, и вообще фасады заросл´и вьющимися растениями, отчего эти сооружения были похожи на заброшенные древнегреческие храмы, непонятно каким образом оказавшиеся здесь.

Такими, однако, были только те постройки, которые находились поближе к нам. Те же, которые располагались дальше и которые мне удалось хоть как-то рассмотреть, показались мне гораздо более странными. Одна из них, например, представляла собой большой обелиск — примерно такой, какие возводили в Древнем Египте. Верхняя его половина обрушилась и валялась в виде отдельных обломков у основания, однако даже и в таком виде он производил внушительное впечатление и казался стоящим на посту стражником, облаченным в мундир из плюща.

Больше всего нас поразили, заставив разинуть рты и едва не потерять дар речи, две колоссальные ступенчатые пирамиды, величественно возвышавшиеся над кронами деревьев.

Та из них, которая стояла поближе, была темно-серого, почти черного цвета. Она была воздвигнута на широком основании, достигавшем метров пятьдесят-шестьдесят в ширину, ее ступени убегали вверх под углом почти в сорок пять градусов, а на самой верхней из них виднелся огромный куб, который был изготовлен из черного камня и, казалось, внимательно следил с вершины пирамиды за тем, что происходит вокруг нее в сельве. Однако еще более впечатляющей была вторая пирамида, высившаяся вдали. Она тоже была ступенчатой, а размеры ее были еще более огромными. Хотя нам была видна только ее вершина, даже и с отделявшего нас от нее расстояния в целый километр четко просматривался ее могучий силуэт, который вздымался к небу прямо перед нами, — по-видимому, в конце каменной дороги, ведущей как раз в направлении этой пирамиды. Мне невольно подумалось, что, возможно, конечный пункт нашего путешествия находится как раз у основания этой каменной горы, созданной человеческими руками.