Лада открыла ключом мой кабинет. Я толкнул дверь и посветил фонариком.

– Батюшка, вы живы? – спросил я, и от ответной тишины холодок тонким ручьем потек между лопаток. – А-у, отец Агап!

– Это вы, Кирилл Андреевич? – наконец с опаской отозвался священник.

Я присел, покрутил головой по сторонам, освещая все углы, но батюшку не увидел.

– Где же вы, черт вас подери?! То молчите, то прячетесь.

– Здесь я, за аквариумом, вымаливаю у господа нашего прощение за грехи наши.

Только теперь я увидел темную лохматую голову, медленно поднимающуюся над стеклянным кубом.

– Вы слышали крик? – спросил я.

– Крик? – с равнодушием уставшего нервнобольного переспросил батюшка. – Видите ли, я так вдохновенно читал молитвы, что мог не услышать…

– Он чокнулся, – со знанием дела сказала Лада.

– Марина! – выкрикнул я, круто повернулся и выбежал из кабинета.

Дверь номера девушки была заперта. Я постучал сначала тихо, потом громче, потом несколько раз двинул по двери ногой.

– Спать при таком грохоте человек не может, – сказала мудрая Лада. – Надо выламывать.

– Держи фонарь! – крикнул я ей и подскочил к номеру профессора. – Курахов!! – крикнул я, занеся кулак, и уже был готов грохнуть по двери, как отчетливо услышал профессорский голос:

– Что вы кричите? Я не глухой.

– Марина не открывает! Вы слышали ее крик?

– Да, как будто кричал кто-то, – раздалось из-за двери.

– Да отоприте же! Что мы с вами через дверь разговариваем?

– А вы один?

Я машинально глянул на Ладу, будто хотел убедиться, что она стоит со мной рядом.

– Послушайте, – теряя терпение, произнес я. – Какая вам разница, один я или нет? Хотел бы ошибиться, но мне кажется, что с вашей падчерицей что-то случилось.

– Сейчас, сейчас! – словно делая одолжение, прогундосил Курахов. – Что-то с замком случилось…

Он явно тянул время. Замок в его номере был элементарным и безотказным. Профессор чего-то опасался.

– Ну, что там у вас?! – крикнул я и, не сдержавшись, все же стукнул по двери ногой.

– Скажите, господин директор, а что там стряслось с батюшкой? Почему он так громко кричал?

Я повернулся лицом к Ладе. От возмущения мне не хватало слов.

– Ему приснился плохой сон! – за меня ответила Лада. – Вы что, боитесь нам открыть?

– А-а! – радостно отозвался Курахов и щелкнул замком. – И наша очаровательная нимфеточка здесь?

Дверь отворилась, из номера решительно вышел Курахов.

– Что вы здесь столпились? – недовольно буркнул он и тотчас принялся командовать: – Запасной ключ несите! У вас должен быть запасной ключ. Не надо ничего ломать. Ломать – не строить. Отойдите от двери подальше, всякое может произойти…

Он приблизился к номеру Марины, осторожно надавил на дверь двумя пальцами и констатировал:

– В самом деле заперта.

Затем сделал повелевающий жест рукой, который относился ко мне, и изрек:

– Пока вскрывать не будем. Может быть, она не в себе. – И, прислонившись щекой к двери, Курахов голосом волка, переодетого в овечью шкуру, пропел: – Мариша, деточка! Что с тобой, почему не открываешь? У тебя все в порядке?

Мне невыносимо хотелось стукнуть профессора фонариком по лысине. Профессор, словно почувствовав это, понимающе посмотрел на меня и поторопил:

– Надо вскрывать! Не тяните резину, иначе будет поздно!

Я быстро отомкнул замок и распахнул дверь. Профессор, однако, зайти внутрь не спешил.

– Ну давайте, давайте, заходите! – принудил он меня первым выяснить, что случилось с его падчерицей.

Я вошел в комнату, за мной – Курахов и Лада.

– Принесите свечу! – попросил я Курахова. Фонарь угасал намного быстрее, чем мне хотелось, и с нескольких шагов уже трудно было рассмотреть детали комнаты.

– Будьте так любезны, – профессор переадресовал просьбу Ладе. – В моем номере, прямо у входа, на журнальном столике стоит свеча.

– А зачем вам свеча? – Лада слегка отодвинула меня и встала посреди комнаты. – Вы разве не видите, что здесь никого нет?

Я понял это несколькими мгновениями раньше, но мне почему-то стало легче от ее слов.

– Совершенно невозможно о чем-либо попросить, – проворчал профессор. – Мы не слепые, милая, и хорошо видим, что здесь никого нет. – Он повернулся ко мне. – Что это значит, господин директор? Где Мариша?

Я сделал круг по комнате, встал на колени и на всякий случай посветил под кровать и стол.

– Вы меня спрашиваете? – удивленным тоном уточнил я. – Откуда я могу знать, где ваша падчерица.

– Позвольте, а кто может знать? Если бы она пропала, скажем, в самолете, то об этом я спросил бы стюардессу, если бы в поезде – проводницу. А коль Мариша исчезла в вашем приюте, то извольте объяснить: что у вас тут происходит? Почему среди ночи творятся безобразия?

– Ой! – тихо простонала Лада. – Вы мне прямо на ухо кричите.

– На ухо?! Да вы скажите спасибо, что я еще не перевернул вверх дном весь этот гадючник!

– Вы опоздали. Кто-то уже начал переворачивать без вас…

Я предпочел не вступать в словесную перестрелку с профессором, тем более что вместо меня это с успехом сделала Лада, и, насколько позволял тусклый свет, рассмотрел комнату. На стуле были аккуратно развешены сиреневая кофточка и черная юбка, под ним – пара туфель на низком каблуке. Тумбочка была вплотную придвинута к кровати. Рядом со свечой, закрепленной на банке из-под растворимого кофе, лежал открытый томик Нового завета. Я коснулся рукой теплого, оплавленного верха свечи и придавил фитиль. Горел еще совсем недавно, парафин не успел застыть.

Профессор был напуган и даже не пытался скрыть этого.

– Куда же она, по-вашему, могла деться? – спрашивал он нас с Ладой, но, понимая, что ответа нет, начинал сыпать версиями: – Может быть, она вообще не ночевала здесь? Но вы же видите – постель смята. Убежала на море в одной ночной рубашке, под дождь и ветер? Бред! Ее кто-то увел отсюда насильно? Но зачем? С какой целью?..

Последнюю версию он озвучил с трудом. Голос профессора предательски дрогнул. Я нарочно заострил на ней внимание:

– Как вы сказали? Ее кто-то увел отсюда насильно? И что, вам известны мотивы?

– Не надо! – Профессор едва не сорвался на крик. – Не надо делать вид, что вам уже все известно, что вы обо всем догадались… Моей вины в этом нет и быть не может! Так и знайте – я виноватым себя не чувствую. Но предупреждаю!.. – Курахов потряс сжатым кулаком перед моим лицом. – Предупреждаю! Если это дело рук Уварова – то он горько пожалеет о содеянном. Крайне горько!