Да что толку, за девять королевств сидя, перебирать чужое просо? Это он от беспомощности, понял Вернер. А вслух спросил:

– Я должен выполнить какое-то особенное задание?

– Да, должны, капитан. Но, по чести сказать, ничего особенного в нем не предвидится. Сделайте вашу работу, исполните до конца ваш долг. А долг – на войне. Вот туда и отправляйтесь. Берите лодку, экипаж и тех, кто пожелает присоединиться к вам. Насильно на базе я более никого не удерживаю. Расстреливать сейчас глупо. Да и не дезертирство это – спешить на помощь рейху. Чем скорее уйдете в море, тем лучше. Но есть одно поручение…

Ховен замолчал на некоторое время, капитан Хартенштейн ему не мешал. Впрочем, тишина меж ними длилась недолго.

– Послушайте, капитан. Навигация еще возможна. И возможно успеть. Как вы понимаете, я намерен остаться на базе. Я и мои ребята. – Кого Лео имел в виду под своими ребятами, не было необходимости подробно объяснять. – Поймите, жалко же бросать так все. Нам бы только один конвой. Самый скромный. Немного топлива, немного еды. Я даже не прошу о продолжении стройки, не ко времени. Я понимаю. Но сам отсюда никуда не уйду. Моего задания никто не отменял, и приказа покинуть базу 211 я от рейхсфюрера не получал. А вы проследите за передачей секретного пакета, он будет поручен моему человеку, и если удастся, объяснитесь на словах… Еще можно успеть, – очень тихо и обреченно снова повторил Лео.

– Ховен, это же глупость! Вы перемрете здесь! Ведь скоро полярная зима! – изумленно воскликнул Вернер и посмотрел на гауптштурмюрера, как на диво. – Кому это надо?

– Мне надо. И моим ребятам надо. А может, и еще кому. Не перемрем. Как-нибудь перебьемся. Если вы успеете. Топливо пока есть, продукты тоже. Вам с собой много не потребуется?

– Забирайте все, что осталось. Нам лишь бы на неделю. А там, бог даст, ограбим проходящего коммерсанта. Мало ли торговых по морям шастает? – Вернер все никак не мог прийти в себя. – Только если не успеем? Вы год не продержитесь. Что у вас есть? Четырехместный катер? Его мощности и до Огненной Земли не хватит, даже если взять на борт максимальный запас горючего. Будете строить плоты? Да тут по зиме ледокол не пройдет, я знаю. Сам я в лето, в приличную погоду, еле до вас добрался!

– Ничего. Есть еще бункеры в пещере. Там кое-какой неприкосновенный резерв. Что же, в случае чего придется прикоснуться. В «секретной» нет, по крайней мере, ветра, и у воды теплей.

– Вы что, не слышали? О том, что произошло с Бохманом и Смитом? Еле ноги унесли. Вроде бы магнитная аномалия, – переходя на шепот, напомнил Хартенштейн. – Сейчас у Линде отлеживаются.

– Вот заодно и разберусь, что там за аномалия такая, – и Ховен оставил вопрос с открывшимся новым тоннелем в стороне.

Им обоим не хотелось сейчас говорить об этом происшествии. Без того неприятностей хватало в избытке. И как обычно случается с ответственными за реальное дело людьми, непонятную проблему, не требующую немедленного разрешения, откладывали они на потом. А для Вернера этого «потом», скорее всего, вообще не настанет, и слава богу!

Так что решено было отправляться. Как только объявили по базе, сразу же начались чудеса. Вернер ожидал неприличного столпотворения, драки гражданских за койки на субмарине, хаоса повального бегства. Про Сталинград теперь знали все. Но удивительное дело – забирал с собой едва с десяток человек. И совсем не тех, о ком подумал бы в первую очередь. А в первую очередь собрала манатки и склянки пышногрудая Шарлота. Хотелось бы размечтаться – из-за прекрасной личности капитана. Хартенштейн успел уж с ней как следует переспать, неплохо вышло, хотя слишком по-казенному, будто он и доктор Эйгрубер отбывали некоторую повинность. В общем, с романтикой у Шарлоты еще те проблемы, но это пустяки. Только как же так? Враз покинуть собственного шефа, а Ховен немало сделал для дамочки, хорошенькую синекуру раздобыл, но чуть припахло жареным, так она бежать со всех ног долой. Кажется, Великому Лео это не показалось досадным, он вроде и обрадовался, что Шарлота убирается восвояси. А вот Гуди, малышка Гуди, ну надо же! Сколько слез-то вылилось, когда Медведь ее уговаривал! Всю шубу ему прорыдала. Так и не уговорил. И кто бы мог вообразить. Казалось со стороны, будто боялась его повариха: глаза долу, тихой мышкой мимо пробегала, хотя знала – Марвитц к ней очень неравнодушен. Вышло, что и Гуди к нему тоже. Сказала – лучше умрет, или пусть он ее съест, при всем народе сказала, про стеснение свое забыла. И на грудь с разбега, кастрюля с похлебкой по полу, Гансу Тенсфельду ногу ошпарило. Ну ладно, их дело. Без повара на базе тоже нельзя. Ховен пренебрежительно скривился, но позволил, пускай остается, если такая дура. Она уже к Медведю в ангар переехала со всеми скудными вещичками, какие есть. Бегает теперь на кухню через площадь.

Да и Ганс Тенсфельд тоже с приветом. Ни за что, мол, не поеду, надо, вишь ты, танк к зиме чинить. Он вообще-то странный парень, говорят, как узнал, куда людей набирают, сам напросился. Эта Антарктида ему уже как родная, третий год сидит безвылазно. Еще Вернеру, как бы по жуткой тайне, поведал, что лучше здесь, во льдах, красивой смертью, чем там, в окопах, кишками наружу за полоумных бесов. Хартенштейн на него, конечно, не донес, да и что взять с гражданского, много он про воинскую честь понимает. Тоже пусть помирает, как хочет. И помощник его Георг, классный механик-водитель, на лодке бы ему цены не было, заартачился, нанимался, дескать, на базу, здесь и останется. Без лишних объяснений послал Вернера куда подальше, угрюмый страшно тип, но руки золотые и один зуб тоже.

Что остался Бруно, было вообще-то не слишком удивительно. Ему без разницы, где спать. А вот Бохман, это да! Ни в какую и ни за горы златые! Но скоро Вернер про него скумекал. Этому сукиному сыну Вилли положи с одной стороны пивные реки и к ним колбасные горы, а с другой – возможность сунуть нос туда, куда никто еще не совал, так он пойдет за носом, и никакое земное счастье его не удержит. Пусть Третий рейх хоть пропадает совсем. Опять же, чудеса с новооткрытой пещерой, его теперь с базы и на генеральские погоны не выманишь.

Удивительней всего, что остался пленный англичанин. Хотя теперь он вроде как не пленный. Но все равно, не за даровую жратву, которой все меньше, и уж никак не из симпатии к Ховену остался. Этот Смит вообще самый странный из всех. Ему бы скакать от радости, что едет домой. Если такая важная персона, ему хоть в Берлине, хоть где почет и уважение и все блага. Да что ему стоило бы в походе настоять перед капитаном на своем обмене? Мало ли оказий выйдет? Наскочат на противника – тут ему и карты в руки. Его жизнь на их безопасность. Небось согласятся. Из-за этого Смита его раз чуть было не утопили. Во второй раз, хоть пользу бы принес. И чего ему в стылых льдах пропадать с такой-то головой? Так нет, уперся. Здесь, мол, у него друзья и он им нужен, и дело у него незаконченное. Знает уж Вернер, что там за дело. С Бохманом в пещеру окаянную лазать за смертью, вот и все дела. Одного поля ягоды. Да он-то думал, англичанин поумнее будет.

А за свихнутым этим Смитом и его собственный судовой врач увязался. Вот тебе и пьянчужка Эрнст. Его-то как раз Вернер имел полное право не отпускать. Обвинил бы в дезертирстве, а дальше в лазарет под замок и пусть сидит до самых фьордов Тромсе. Конечно, ничего такого он делать не стал. Если подумать, Линде не в казино просился кутить, а покидался на вернейшую из всех верных смерть. Да и как представишь себе – на краю света даже без врача, жуть берет, не дай-то бог. Ему в походе и Шарлота сгодится, за экипажем присмотреть не сложнее, чем в пробирках мочу месить. А только Эрнст ему напоследок сказал: желает на вольном воздухе, надоело ему в железной банке болтаться и спиться в ней к чертям. Но капитан-то знал, дело не в лодке, она Линде как дом родной, дело в англичанишке, привязался к нему Эрнст, как нитка к иголке. Вот же человек какой вредный, словно магнит: может, и враг, а люди к нему тянутся, хотя чуть что не так, в морду этот Смит очень даже запросто дать может. Великий Лео, однако, обоим остаться разрешил, и Смиту, и доктору. Поглумился, само собой, немного. Но и объяснил, раз уж ему поручено за пленного ответственность нести, пусть под его присмотром и пребывает, а доктор – вольному воля, заодно от алкоголизма вылечится.