В этот момент в конце коридора распахнулись еще одни двери, и оттуда выскочила молодая дама. В белых с рюшечками панталонах, отделанных красной лентой, в шубке, наброшенной на плечи, она представляла собой прелестное зрелище. За ней — офицер, растерянный, с красным от волнения лицом. Вместе с ними выскочила Фифи. У нее на голове была меховая шляпка с кружевной вуалью, которая развевалась, как свадебная фата.

Кто-то засмеялся. Смех так же заразителен, как и страх, и то, что несколько минут назад пугало и озадачивало, легко объяснилось. Дети хохотали, взрослые всячески проявляли дружелюбие к Фифи — агукали, сюсюкали, точно нянчили младенца. Фифи прильнула к хозяину, и ей было хорошо.

Постепенно все успокоились. Молодая дама получила обратно свою шляпку и исчезла вместе с компаньоном. Раздетые и полураздетые — все разошлись по номерам. Итальянцы и Фифи тоже вернулись в свой номер.

Наступил 1915 год. В первое военное Рождество опять была елка, привычный круг друзей и родных. Запомнился Женчик, мой маленький двоюродный братик, на руках у мамы. Ему было уже девять месяцев. В кибитке, запряженной одной лошадью, приезжали Аделя и Верочка. Реквизиция лошадей на войну положила конец знаменитым русским тройкам. Сестры растеряли былую живость и оплакивали гибель своего единственного племянника, молодого офицера, убитого в одном из первых боев. В этот раз все было не так, по сравнению с прошлым счастливым Рождеством.

Однажды в январе рано утром на кухне появился какой-то крестьянин и попросил разрешения повидать Германа. Этот человек был молочным братом моего отца. Он принес печальную весть, что Серафима, его мать, внезапно умерла. Отец немедленно приказал Николаю запрячь сани, и они отправились за реку. Отец провел ночь в доме, где жила Серафима с сыном и его семьей, и на следующий день после похорон вернулся.

Поездка за реку в мороз оказалась для него слишком тяжелым испытанием. Уставший и простуженный, он несколько дней провел в постели. Здоровье отца уже некоторое время заметно ухудшалось, ноги совсем перестали слушаться. Теперь он ходил медленно, с помощью двух палок. Много позже я узнала, что его болезнь называется рассеянный склероз — смертельное заболевание, от которого даже в наше время нет лекарств, но в ту пору я, естественно, ничего не знала об этом.

Когда приходит беда, взрослые плачут и молятся, а дети принимают неизбежное как данность. С того дня, когда мы шли через пустошь в Исакогорке и я увидела, как отец сидит на кочке и не может идти с нами, у меня появилось страшное предчувствие. Я поняла и постепенно свыклась с мыслью, что он не сможет ходить. В глубине души я знала, что больше не увижу знакомую фигуру отца, идущего по нашей улице или в летний день гуляющего в саду.

Как-то вечером в том же году все собрались за круглым столом в столовой. Каждый занимался своим любимым делом. Бабушка делала цветы, Марга вышивала носовой платочек, кто-то вязал, кто-то шил, а я грызла кедровые орешки, слушая, как Сережа читает одну из восхитительных повестей Пушкина.

Мне захотелось пить. Я прервала Сережу и попросила не читать, пока я схожу за водой. Выбежав из столовой, через прихожую я вошла в длинный темный коридор. В дальнем его конце было окно, а у стены — широкая лестница на чердак. Под лестницей стоял буфет, на котором рядком выстроились самовары и поднос со стаканами. В одном из самоваров всегда держали кипяченую воду для питья. Взяв стакан и отвернув кран, я совершенно ясно услышала, как сверху кто-то позвал меня по имени. Со стаканом в руке я сделала шаг назад и взглянула вверх, на лестницу. Там, наклонившись через перила, стояла женщина с простым и неприметным лицом. Голову и плечи ее покрывала шаль, какие обычно носят крестьянки. «Что вам надо, кто вы?» — спросила я. Она не ответила. Слегка встревоженная, я повторила вопрос. Она молча улыбнулась. Это была жуткая, ледянящая кровь улыбка.

От ужаса я выронила стакан. Звон разбитого стекла словно высвободил мой голос — я закричала так пронзительно, что услышал весь дом. По другой лестнице, снизу, взбежали слуги. «Женщина, женщина, — повторяла я сквозь рыдания, — она прячется на чердаке, найдите ее, поймайте!». Скрыться куда-то она не могла, мимо меня не проходила. Если бы и пробежала, то попала бы навстречу слугам или кому-нибудь из бежавших в коридор из прихожей.

Пока обыскивали чердак, бабушка увела меня к себе, дала валерьяновых капель и не уходила из спальни. Пришел отец и сел рядом. Бабушка и отец говорили между собой шепотом, но я разобрала, что бабушка спрашивала, хорошо ли обыскали чердак, а папа ответил, что это можно было и не делать, потому что попасть туда никто не мог — дверь была закрыта и ключ висел на своем месте. В ту ночь я спала в постели между дедушкой и бабушкой, на большой кровати, составленной из двух. Защищенная со всех сторон, я наконец уснула.

Ту женщину так и не нашли. Тайна ее появления осталась неразгаданной. Но из моей жизни она не исчезла и до сих пор преследует меня. Она приходит в разных обличьях, то молодая и красивая, то старая и непривлекательная, но всегда пугающая. Много лет спустя, когда я жила в Индии, мне приснилось, что я в родном доме склоняюсь над корзиной, где мы храним маскарадные костюмы. Незнакомая молодая женщина подходит ко мне, во сне я не нахожу это странным, но вдруг замечаю злобную улыбку и просыпаюсь вся в поту, и зову маму, всегда только маму.

Позже я вернулась в спальню к тете. Марга не могла спать одна. Я знала, что когда-то Маргу тоже напугали, но что случилось, я не знала. Когда-то я ругала свою тетку за ее страхи и тревоги, теперь она утешала меня. «Все хорошо, — успокаивала она меня, гладя по волосам, — бояться нечего, святая лампада горит. Постарайся думать о приятном, думай о рождественской елке».

С началом войны царь, помня позорное поражение в русско-японской войне 1905 года, делал все, чтобы подобная катастрофа не повторилась. Было издано много указов, и среди них один, запрещавший продажу алкоголя. Однако эта мера, в целом положительная, породила много проблем, так как покупка алкоголя разрешалась только по рецепту врача. Дедушку стали осаждать просьбами дать рецепт. Ненавидевший пьянство в любом виде, дедушка отвергал взятки, не поддавался на лесть и не боялся угроз.

Многие горожане, не в силах превозмочь «жажду», обратились к доступным заменителям алкоголя. Наш кучер Николай, обнаруживший опьяняющее действие денатурата, вскоре был окрещен «денатуркой» и ничуть не сердился на это. Близкий друг отца Павел Степанович получил прозвище «розочка» за пристрастие к духам «Белая роза», которые, по его уверениям, были не хуже любой водки. Он был просто в отчаянии, когда вследствие беспрецедентного спроса эти духи исчезли из продажи.

Отец и дядя Саня готовили особую смесь. Рецептура держалась в тайне от всех. Ингредиенты были помещены в большую жестяную банку и оставлены в тепле на кухне. Заинтригованные, все с нетерпением ждали обещанного первоклассного напитка. Однако вечером случилось то, чего следовало ожидать: на кухне раздался громкий взрыв. Все перепугались. Бросившись вниз, мы обнаружили обломки покореженной жести и жутко пахнущее содержимое банки на стенах и потолке. Просто чудо, что в кухне в тот момент никого не было. Не стоит и говорить, что на этом эксперименты закончились.