Но ведь должен же быть какой-то выход. Будучи маниакальной оптимисткой, я твердо убеждена, что из любой, даже безнадежной на первый взгляд ситуации есть хотя бы крошечная лазейка, которая поможет избежать катастрофы.

Я заметалась по комнате. Может быть, выйти в коридор в темных очках и платке и притвориться, что я – это не я? Да нет, идея глупая. Этот номер, может быть, и прошел бы с малознакомым человеком, но не с мужчиной, с которым я встречалась почти целый год.

Я могу позвонить по внутреннему телефону Лерке или Диночке и попросить их как-нибудь его отвлечь. Думаю, пока Эдик будет любоваться Диночкиными безупречными ножками, я вполне успею со скоростью страуса эму пронестись по коридору и прыгнуть в лифт. На первый взгляд мысль замечательная. Но что-то меня смущает… И кажется, я понимаю, что именно, – мне вовсе не хочется, чтобы стервозная юная Диночка кокетничала с Эдуардом и сверкала перед ним своими голыми коленками. Нет, это не ревность, это… Ну хорошо, ревность. Глупо, да? Я продолжаю ревновать Эдика, которого сама же бросила ради другого мужчины.

Я подошла к окну и выглянула на улицу. Высокова-то будет. Как-никак седьмой этаж. Черт, ведь когда я переезжала в отдельный кабинет, мне предлагали вариант на самом первом этаже, но я отказалась, хотела быть поближе к Лерке.

С другой стороны, совсем рядом с моим окном пожарная лестница. Надо только набраться смелости и… Нет, не смогу. Я же с самого детства смертельно боюсь высоты.

Хотя если бы я находилась не на седьмом, а, предположим, на третьем этаже, то у меня не возникло бы ровно никаких колебаний. Я легко бы вылезла в окно, перебралась бы на лестницу и без всяких проблем спустилась вниз. Значит, надо просто представить, что мне предстоит два раза спуститься по пожарной лестнице с третьего этажа.

Ну и потом еще один раз с первого – а это вообще пара пустяков.

Я открыла окно пошире. С сомнением посмотрела на включенный компьютер – а как же статья? И сама же себя успокоила: статью я могу написать и дома, вечером. Или в самолете. В любом случае до понедельника остается почти целых четыре дня. А Майкл Рикман однажды сказал мне, что за четыре дня мир можно перевернуть.

Я перекинула через плечо сумку и села на подоконник, свесив ноги вниз. Единственная проблема – на мне были изящные туфельки на каблуках, вовсе не приспособленные для путешествий по пожарным лестницам. Но не оставлять же туфельки в кабинете. Не смогу же я поехать домой босиком.

Глубоко вдохнув, я схватилась рукой за ступеньку. Ну вот, это совсем несложно, главное – начать.

И вот еще один совет для тех, кто, воспользовавшись моим примером, задумает сбежать с работы по пожарной лестнице, – ни в коем случае не смотрите вниз. Я вот взглянула совершенно нечаянно – так чуть не заработала инфаркт миокарда.

Ну все, больше медлить нельзя. Вперед, Кашеварова!

Я осторожно переползла на одну ступеньку ниже. Все нормально. Только ржавый металл неприятно царапает ладони. Надеюсь, что я не подхвачу какой-нибудь столбняк. Еще одна ступенька. И еще одна. Я и двух этажей не преодолела, когда у меня невыносимо затекли руки. Мелькнула предательская мысль – а не постучаться ли в окно Наташки из бухгалтерии, она ведь как раз сидит на пятом этаже. Но, представив вытянувшееся Наташкино лицо, я решительно оставила смелую идею. К тому же Наташка страшная сплетница. Завтра о моем подвиге узнает вся редакция, включая Максима Леонидовича Степашкина.

Я остановилась, чтобы перевести дыхание. И в этот момент моя нога соскользнула со ступеньки. Сердце ухнуло куда-то вниз, словно по огромной внутренней американской горке. Я хотела закричать, но только и смогла, что просипеть – помогите. Хотя то был наивный призыв, потому что помочь мне могла только бригада профессиональных пожарников, а их поблизости – вот невезение! – не было. Чудовищным усилием воли мне удалось сохранить равновесие. Я спасла свою жизнь, чего нельзя было сказать о дорогущей кожаной туфельке – последняя, слетев с моей ноги, упала вниз.

Немного успокоив взбунтовавшееся дыхание, я поползла дальше.

Не знаю, сколько времени прошло, пока мои ноги (одна из которых была, увы, босой) коснулись наконец асфальта. Мои часы свидетельствуют о том, что мой геройский спуск занял всего восемь с половиной минут. Мне же самой показалось, что прошел час.

В любом случае я благополучно добралась до земли. И это было самым главным.

Кстати, туфельку я так и не нашла.

* * *

Я искренне считаю себя ироничным человеком. Но иногда чувство юмора меня подводит. Например, в самолете я запланировала сесть рядом с лучшей подругой Леркой – за три часа бок о бок мы могли бы обсудить многие актуальнейшие проблемы, как-то: правда ли, что брюнеты горячее блондинов, как правильно наносить автозагар и можно ли спрятать «попины уши» с помощью парео (причем, чем дальше белоснежный лайнер относит нас от дождливой Москвы, тем актуальнее становятся все вышеперечисленные проблемы). Но нет – Лерка вероломно уселась рядом с громогласной Лолой, и всю дорогу они там самозабвенно хохотали. А я им тихо завидовала, потому что лично мне было отнюдь не до смеха. Мне-то досталось сидеть рядом с молчаливой бледной шестнадцатилетней Юлечкой, которая, по всей видимости, панически боялась летать и потому всю дорогу нервно мяла в руках принесенный стюардессой бумажный пакет. Время от времени она печально объявляла: меня сейчас стошнит – и ныряла в пакет головой вниз. Но пакетик этот так и остался пуст, зато к середине пути меня начало подташнивать от столь скучного общества.

Нет, ну я решительно не понимаю, как можно быть такой никчемной серостью в шестнадцать лет?! Золотые шестнадцать – это же время, когда можно себе позволить ВСЕ – от ядовито-розовых чулочков до любовника диджея с дредами. Никто тебя и словом не попрекнет. Правда, лично я в свои шестнадцать носила длинные юбки с кружевными рюшами, которые шила мне мама (тогда моя воля еще не окрепла для того, чтобы противостоять сентиментальности моей родительницы) и спала с одноухим плюшевым кроликом. Но я – это досадное исключение из правил. Вот Лерка в шестнадцать лет соблазнила школьного учителя по физкультуре – если, конечно, верить ее сбивчивым воспоминаниям. А верить Лерке я вам не советую. Соврет – недорого возьмет.

Я пыталась, честное слово, пыталась разговорить недотрогу Юлечку. В итоге у нас получилась беседа примерно следующего содержания.

Я. Сколько у тебя было мужчин?

Она (покрываясь красными пятнами). Один. Паникос.

Я. На кой он тебе сдался? Ты красивая, совсем молодая. Зачем ты вообще участвуешь в этой авантюре?

Она (запальчиво). Это не авантюра. Это моя любовь на всю жизнь.

Я. Ты ничего не понимаешь. Любви нет.

Она. А что тогда есть?

Я (цинично усмехнувшись). Эгоисты.

Она. Неужели ты никого не любишь?

Я. Хм… Люблю. Но я – это совсем другое дело. Мне не шестнадцать лет.

Она (застенчиво улыбнувшись). Мне тоже. Я немного соврала. Мне пятнадцать.