— Мир тебе, принц.

Джон съежился. Это явь, или все происходящее снится ему?

Он встал.

— Ты знаешь, кто я?

— Наш город невелик, принц. Мы знаем все о чужаках, которые приезжают в пустыню на машинах сатаны. Я собирался завтра прийти к тебе, чтобы приветствовать и предупредить тебя. Потому что ты уже давно здесь и живешь как собака, без молитв. Но Аллах сжалился над моей старостью и сам направил тебя сюда. Хвала ему.

Джон посмотрел на старческие морщины на лице имама.

— Когда-то, — проговорил он тихо, — этот оазис и вся земля вокруг него принадлежал моим предкам. А теперь я здесь, одинокий распростерся перед прахом Пророка. Мир оттолкнул меня, и я словно деревянная щепка разрушенного дома.

Имам молчал. Глаза его были опущены. Окрашенные хной ногти переливались в свете керосиновой лампы. Джона охватил страх.

— Я — путник, который не может обрести покой. Чужестранец в этом чужом мире.

— Абдул Керим, — сказал старик, подняв свою растрепанную бороду, — твои предки сидели на Босфоре и правили нами. Они посылали войска и разрушали наши дома. Теперь ты валяешься в пыли перед Аллахом, и лишь один Он знает истину. Я — простой житель этой пустыни, а ты — принц разоренной империи.

Он всхлипнул, коротко и сердито. Его рука скользнула по растрепанной бороде.

— Мир неверных, — сказал он презрительно, — что это за мир? Все равно что песок в пустыне. Кто его боится? Наши караваны тянутся в Тимбукту, к берегу золота, в Гат и к черным правителям Судана. Мы простые люди и никогда не имели дворца на Босфоре. Год или два идет караван через великие пески. По ночам женщины плачут на крышах Гадамеса. Грустное пение разливается в пустыне. Но мужчины в Тимбукту на берегах золота или в дремучих лесах у идолопоклонников. А родина? Тут каждый хранит ее, в сердце или в голове. Она всегда здесь. Можно потерять ногу, руку, глаз, все можно потерять, но не родину. Ты живешь в каменных домах чужих городов, но ничто ни чуждо в мире Аллаха.

— Покой, — сказал Джон со злостью, — где мне его найти, старик?

Имам с удивлением посмотрел на него:

— В доме, который ты сам себе построишь.

— В моем доме живет другой.

Старец замолчал, лукаво сжав губы.

— Я всего лишь бедный имам из оазиса Гадамес. Но мир полон чудес. Завтра я собирался прийти к тебе, но Аллах уже сегодня ночью послал тебя ко мне. Как раз сегодня ко мне приходил человек в мундире и принес письмо, в котором речь идет о тебе. Я прочел его перед общиной, и все удивились чуду Аллаха. Велика сила Всевышнего. Всего за один час пришло письмо из страны неверных в шатры мира. Вот, прочти его. Я не могу понять его смысл, я простой человек.

Сложенная бумага лежала в руках Джона. Он раскрыл ее и прочел:

«Радио-Австрия, Вена. Гадамес виа Триполи. Наимудрейшему имаму великой мечети. Во имя Аллаха. Принц Абдул Керим из рода Османов находится среди вас. Пойдите к нему. Защитите его. Позаботьтесь о нем. Скажите ему: — Мир с тобой! Его дом строится. Я слежу за этим. И если Аллаху будет угодно, он вселится в этот дом.

Азиадэ, дочь Ахмеда из рода Анбари».

Джон сложил телеграмму.

— Во имя Аллаха, — сказал он, — я мужчина из рода Тарки. Несчастен и жалок мужчина, если дом предлагает ему женщина. В этом ее честь и заслуга.

Он поклонился и вышел из мечети. Имам задумчиво смотрел ему вслед. Потом он долго и страстно молился: за принца и за дом, который строится для него, за караваны, которые тянутся через пустыню, за мужчин, которые ведут войны, за оазис Гадамес и за всех верующих Востока и Запада.

«…так вот, уважаемая ханум, то, что вас нет рядом и вы не сможете бросить в меня чем-то тяжелым, разорвать банкноты или плюнуть в меня, придает мне смелость написать вам. Вот уже четыре месяца скитаемся мы с Ролландом по пустыням и оазисам и ведем жалкое существование отсталых и бездомных кочевников. Джон покончил очень быстро со своей работой, а продюсер решил все сцены на природе снимать прямо на месте. Так что мы перемещаемся с места на место в обществе актеров и режиссеров, словно бродячие артисты.

Такая жизнь очень угнетает меня, если учесть, что мои предки в отличие от ваших, не были бродячими вояками, а были почтенными греческими патрициями и уважаемыми спокойными людьми. Я похудел на десять килограмммов и никак не могу привыкнуть к финиковой водке, но это все вас, уважаемая ханум, вряд ли интересует.

Мы сейчас находимся на краю человеческой цивилизации и съемки на природе в полном разгаре. Дублеры ловко падают с верблюдов, а главную героиню уже восемь раз крали дикари, но каждый раз пленка к сожалению просвечивалась.

Человеческая жизнь, ханум, всегда находится в руках Господа, но здесь божья рука ощущается еще явственнее. Вчера я нашел скорпиона в моей постели, что привело меня к рзмышлениям о потусторонней жизни. Если так дальше пойдет, то я отойду от активной жизни и как еремит и аскет, отвергнувший мир, закончу свои дни на священной горе Атос в набожных размышлениях. А заботы о дальнейшей судьбе нашего друга Джона Ролланда, о достопочтенейшая, я предоставлю вам.

„Ве эмр бил урф“, „придерживайся своих обычаев“, гласит священная книга вашей религии. Но правила, по которым живет Джон, вообще трудно назвать правилами и если бы я не любил его, как собственного сына, то бросил бы его на произвол судьбы. Он с таким набожным рвением посещает все здешние мечети и так неприлично долго там находится, что это вызвало у почтенных членов нашей экспидиции волну возмущения.

Однако вчерашний инцидент вызвал у меня уже серьезные сомнения в его рассудке. По мне лучше бы он был пьян, хотя я ни в коем случае не являюсь сторонником злоупотребления алкоголем. Так вот, вчера, после того как он закончил работать над диалогом между похищенной героиней и дикими грабителями, мы с другими членами нашей экспедиции отправились на прогулку по оазису в безнадежных поисках более или менее пригодных статистов. Вы должны понимать, ханум, что люди здесь очень глупы и не имеют понятия, как должен себя вести статист, изображающий араба. По пути нам повстречался какой-то местный оборванец с грязным зеленым платком вместо пояса. Джон заговорил с этим жалким существом, и мы полагали, что речь идет о работе статистом. Как я мог понять из обрывков разговора, этот бродяга утверждал, что он происходит из рода пророка, совершил паломничество в Мекку и теперь возвращался домой. После этого — я готов провалиться сквозь землю от стыда ханум — после этого, Джон обнял этого немытого дикаря, присел с ним в тени пальмы и завел с ним разговор о чуде священного города Мекки. И все это на глазах у всех членов нашей экспедиии. Подумайте только, ханум! Гражданин Соединенных Штатов обнимается с местным бродягой. Все мы сразу же повернули назад, потому что наблюдать эту сцену было невозможно. Помощник режиссера Муни сразу же объявил его сумасшедшим. А другие мужчины даже решили не подавать ему руки, потому что он больше не джентельмен. Мне только с трудом удалось убедить этих господ в том, что Джон был сильно выпившим и не отвечал за свои действия. Только так я смог спасти его репутацию. Но между нами, ханум, он же был абсолютно трезв.