Проверив напоследок макияж, Гильтине вернулась за штурвал, подвела яхту к портовому причалу и по рации доложила о своем местоположении. Никто из тех, кто ей встретился, включая портового чиновника, поднявшегося на борт, чтобы проверить документы и обыскать судно на предмет контрабанды, не заподозрил, что под широкополой шляпой и темными очками может скрываться кто-то, кроме женщины, которая прибыла с представительским визитом от имени ОНГ в один из самых пленительных городов мира – Венецию.

Сделав ей кофе, Данте обессилел. Видя, с каким трудом он держится на ногах и ворочает языком, можно было предположить, что он перебрал со своими каплями и пилюлями, однако в действительности на нем сказывалось крайнее переутомление. Чтобы уговорить Данте прилечь на диван, Коломбе пришлось разрешить ему курить в квартире. Уже через несколько минут она вынула окурок из пальцев его болтавшейся над полом больной руки. Но оказалось, что он еще не уснул.

– С каким парнем ты ужинала вчера вечером? – с закрытыми глазами промямлил Данте.

– Почему сразу «с парнем»? Может, ко мне женщина заходила.

– Короткие каштановые волосы, на бумажных салфетках ни помады, ни тональника, бутылка вина… – пробормотал он.

Коломбе стало смешно.

– Ты когда-нибудь перестанешь везде совать свой нос?

– Я не специально.

– Отличное оправдание. Это был Энрико.

– Ублюдок?

Коломба вспомнила, сколько раз жаловалась на него Данте.

– Он самый.

– Хорошо хоть он здесь не спал. Значит, ты еще не совсем пропащая, – почти неслышно сказал Данте и начал тихонько похрапывать.

В окно задувал влажный ветер, так что Коломба накрыла его пледом и сняла с него ботинки. Оба носка оказались дырявыми. Странно – хотя Данте частенько выглядел так, будто только что вышел из лондонского клуба восьмидесятых, он всегда тщательно ухаживал за своей одеждой. Взгляд Коломбы упал на потертый ворот его рубашки.

«Что с тобой, Человек из силосной башни?» – подумала она.

Стараясь не шуметь, Коломба подхватила рюкзачок, заменявший ей сумку, и вышла из квартиры. Через полчаса она заскочила в бар «Розати» на площади Пополо, купила сэндвич с креветками и майонезом и умяла его, сидя на ступенях у египетского обелиска. Этим поздним утром площадь выглядела не слишком оживленной: сотрудник расположенного на углу пункта проката сигвеев неторопливо курил в ожидании клиентов, а под бледными лучами солнца неподвижно стоял длинный ряд белых такси.

Коломба заставила себя подняться, выбросила обертку в переполненный мусорный бак и быстро прошла несколько сот метров, отделяющих ее от конторы адвоката Минутилло. Как и все в Риме, величавое старинное здание, где находился его офис, давно нуждалось в ремонте – особенно скрипучий сетчатый лифт, натужно взбиравшийся на верхний этаж.

Ей открыла Эмануэла, секретарь Минутилло. Эта женщина с пирсингом была ровесницей Коломбы.

– Госпожа Каселли, как приятно вас видеть! – воскликнула она. – Господин адвокат вас ожидает?

– Нет, но я надеюсь, что он сможет уделить мне минутку.

– Я сейчас же сообщу, что вы здесь, а пока устраивайтесь поудобнее. Я принесу вам кофе. Но предупреждаю, что с кофе господина Торре ему не сравниться.

Коломба улыбнулась: Эмануэла всегда поднимала ей настроение.

– Спасибо, но на сегодня с меня хватит кофеина, – сказала она и села в приемной.

Через десять минут к ней вышел мужчина, похожий на помолодевшего лет на двадцать Джереми Айронса. Они обменялись рукопожатием.

– Госпожа Каселли, прошу, – сказал Минутилло и провел ее в отделанный темным деревом кабинет, заставленный книгами и юридическими томами. Устроившись за ореховым столом, он знаком пригласил ее присесть. – Чем могу быть полезен?

– Нам нужно поговорить о Данте, – сказала Коломба, моментально решив, что прямой подход будет самым эффективным.

– Есть повод?

– Я хочу знать, что с ним случилось.

– Не понимаю, о чем вы, – нейтральным тоном произнес Минутилло.

– Господин адвокат… Не могли бы мы опустить прелюдию, во время которой вы будете отрицать, что вам что-либо известно?

Минутилло невозмутимо смотрел на нее.

– Как пожелаете. Посмотрим… Он глотает психотропные средства, как карамельки, или вдыхает, чтобы они побыстрее подействовали, и врывается ко мне домой в семь утра. А ведь раньше его было пинками не выгнать из отеля.

– Как любопытно, – тем же тоном сказал Минутилло.

– Вы в курсе, что он въехал в стальные рольставни на полицейском автомобиле? И что он запросто мог погибнуть?

– И вы за него волнуетесь.

– Конечно. Он же мой друг.

– Друг, которому вы не звоните месяцами? У вас странное представление о дружбе, госпожа Каселли.

Коломба заставила себя не краснеть. Неожиданно из отдаленного уголка ее мозга всплыло неприятное воспоминание: как-то вечером через пару недель после их ссоры она выглянула из окна кабинета и заметила, что Данте с отсутствующим видом бродит туда-сюда по улице перед участком. Она смутилась, поняв, что он надеется столкнуться с ней, будто подросток, который дежурит возле дома девушки своей мечты в ожидании «случайной» встречи. «Позвоню ему, когда вернусь домой», – подумала она, зная, что не позвонит. От удобной лжи самой себе на душе остался неприятный осадок, и теперь, поняв, что совершенно стерла тот случай из памяти, Коломба почувствовала себя еще грязнее.

– Я была очень занята, – сказала она.

– Данте тоже. Он пытался выжить, – ответил Минутилло. – И ему не повредило бы ваше участие. А теперь, если позволите, у меня встреча с клиентом.

Минутилло поднялся, но Коломба не шевельнулась.

– Вы правы, господин адвокат. Я вела себя как стерва. Но сейчас я здесь.

Он пристально посмотрел на нее, а потом, как будто приняв решение, вернулся за стол.

– Почему Данте пришел к вам сегодня утром? – спросил он.

– Он убежден, что теракт в поезде – дело рук женщины, которая убивает людей по всему миру.

– И вы хотите знать, можете ли по-прежнему ему доверять.

– Я доверяю ему. Но не знаю, стоит ли верить тому, что он рассказывает.

– Я мог бы сказать вам, что все превосходно.

– Это было бы на вас не похоже, господин адвокат.

Минутилло раздраженно поморщился:

– Четыре месяца назад Данте было плохо.

Коломба вздрогнула:

– В каком смысле?

– Он забаррикадировался в номере и не впускал горничную. Он чувствовал, что за ним следят, как во времена Отца.