Как только гипнотизерша начинает говорить, я совсем перестаю думать о Патрике.

В последний раз она предложила вспомнить самый прекрасный момент, когда я чувствовала себя полной уверенности, или радости, или спокойствия, или силы. На ум пришли те завтраки по воскресным утрам, летом, с моей мамой, в далеком прошлом. Я жарила целую гору оладьев, а мама изображала небывалое удивление. Потом мы сидели на коврике для пикников у себя на заднем дворе и читали книги, ели оладьи с лимоном и сахаром и иной раз засиживались там до самого обеда.

Элен предложила использовать силу воспоминаний для того, чтобы справиться с болью в ноге.

Конечно же, это просто чистейшая ерунда.

Я так думаю.

Отлично помню, когда боль в ноге возникла впервые. Сразу после того, как мама сказала о поставленном ей диагнозе. Я покупала разные мелочи в бакалейном магазине вместе с Джеком. На это требовалась целая вечность, потому что Джек высматривал то, чего ему хочется, и мы каждый раз обсуждали его выбор и даже спорили. Нам предстоял ужин вместе с одним из клиентов Патрика, на которого мы старались произвести впечатление. Потому я искала что-нибудь необычное. «Самый простой ужин!» — постоянно повторял Патрик, но я ему отвечала, что люди чувствуют себя особенными, если ты ради них как следует похлопочешь, и стол будет накрыт хорошей льняной скатертью, и выставлен красивый сервиз, и свежие цветы, и льняные салфетки, и сияющие бокалы.

Когда-то я обожала красивые сервизы. А теперь ем, сидя на диване, поставив тарелку на колени, или же прислонившись к кухонной стойке, или вообще в постели.

Тогда впервые я заметила эту боль — она поползла по ноге сбоку. Боль не была мучительной, а просто раздражала, как будто я потянула мышцу, и в конце концов пришлось присесть на край морозильника и вытянуть ногу, и Джек спросил: «Сас, что ты делаешь?»

На следующий день боль снова появилась. Но я все еще не обращала на нее особого внимания. И уж конечно, мне и в голову не могло прийти, что пять лет спустя я по-прежнему буду пытаться с ней совладать.

Когда я отправилась на прием к первому физиотерапевту, то была совершенно уверена, что доктор легко со всем справится. Думала, что нужно будет просто вычеркнуть что-нибудь из привычного списка текущих дел, ну, перестать, например, пользоваться воском для удаления волос с ног. Да, пожалуйста, побыстрее избавьте меня от этой боли, она меня раздражает.

Поначалу Патрик мне сочувствовал, но потом как будто потерял и терпение, и интерес. Мы больше не могли бродить по лесу. Мы не могли отправиться пешком по городу в какой-нибудь ресторан, если тот находился дальше, чем в двух кварталах. В противном случае мне приходилось искать автобусную остановку, чтобы посидеть там на скамье и отдохнуть. Мы не могли подолгу стоять и болтать в какой-нибудь компании на вечеринках, потому что я вынуждена была говорить: «Мне нужен стул». Я заметила вспышку раздражения во взгляде Патрика, когда однажды он вернулся домой и увидел, что я сижу в кухне на полу, а доску для резки овощей пристроила на коленях, чтобы нарезать морковку. Полагаю, ему было слишком скучно иметь подругу, которая вела себя как древняя старушка.

А потом мама умерла, и вскоре Патрик порвал со мной. Наверное, скука из-за моей ноги стала для него последней каплей.

Боль сейчас не так сильна, как была прежде, но она словно дошла до какой-то точки и уже не ослабевает. Будто постоянное физическое напоминание о том времени, когда все в моей жизни изменилось навсегда. Это сигнальный флажок на границе между тем человеком, каким я являюсь сейчас — странным, одержимым, слабовольным и нездоровым, — и той особой, какой я была прежде: нормальной, счастливой, очень крепкой здоровьем, способной много лет подряд и не вспоминать о докторах. Как только я начала испытывать эту ползучую боль, то вместе с ней ощутила и столь же ползучие чувства безнадежности, бессмысленности, небытия.

И вот из всех тех людей, которых я посещала в связи с болью в ноге, Элен оказалась первой, кто выглядел хотя бы отчасти заинтересовавшейся тем, насколько влияет на меня боль.

— Должно быть, она вам невероятно мешает, — сказала гипнотизерша, и вид у нее был настолько сочувствующий, что на какой-то пугающий момент мне показалось, что я могу заплакать.

Да, Элен, боль мне невероятно мешает. В особенности потому, что одно из моих любимых занятий — преследование моего бывшего, который, кстати говоря, случайно оказался твоим нынешним возлюбленным. И часто это приходится делать пешком, а это очень, очень трудно, хотя могу с гордостью сказать, что я никогда не сдавалась и просто продолжала идти, какой бы сильной ни становилась боль. Прохожие таращились на меня, — наверное, я слишком заметно морщилась. И думали: «Вот идет кривоногая старая ведьма, хромает следом за своей прежней жизнью, свободной от боли, и тянет вперед когтистые лапы, пытаясь поймать прошлое».

С самого момента нашего рождения нас все гипнотизируют. Мы все в определенной степени пребываем в трансе. Наши клиенты думают, что мы «погружаем их в сон», но на самом-то деле наша цель прямо противоположна. Мы пытаемся разбудить их.

Выдержка из статьи, написанной Элен О’Фаррел для журнала «Гипнотерапия сегодня»

Суббота выдалась прекрасная. Они проспали допоздна. Завтрак и газеты в постели. Долгая прогулка по пляжу и недолгое купание (очень недолгое; Патрик начал дрожать уже через несколько минут). Кофе и печенье у реки. Обед возле бассейна. Дневной отдых.

Все чувства Элен как будто обострились. Солнце и морской ветерок ласкали ее кожу. Когда они гуляли по Гастингс-стрит, она ощущала все запахи: кофе, океан, духи и лосьоны для бритья, крем для загара. Она слышала множество обрывков чужих разговоров, взрывы смеха.

Похоже, в Нузе происходило нечто вроде местного взрыва рождаемости. Все вокруг было переполнено младенцами и начинающими ходить малышами, а заодно и женщинами с округлившимися животиками. Все младенцы были великолепны: их большие нежные глаза останавливались на Элен с таким выражением, словно крохи знали ее тайну. Беременные женщины, похоже, тоже ее знали. Они одаривали Элен сдержанными, загадочными улыбками, поглядывая на нее поверх солнечных очков.

Элен всегда чувствовала себя такой далекой от этого клуба мамочек и детишек. И постоянно ловила себя на мысли: «Будет ли и мне такое дозволено? Буду ли и я толкать перед собой такую вот большую затейливую коляску? Буду ли я подхватывать на руки малыша, не спрашивая чьего-либо разрешения? Буду ли и я держать за руку кроху, переходя улицу?»

«Но почему не ты, — тут же задавала она себе вопрос, — почему не ты?»

И все-таки Элен до сих пор ничего не сказала Патрику.

Ускользали одно за другим те мгновения, когда она могла бы сообщить ему новость. Но ведь им принадлежало все время мира. Элен никогда не видела Патрика таким расслабленным, спокойным. Его лоб казался более гладким. И он постоянно прикасался к Элен.

И никаких признаков Саскии. У Элен даже постепенно растаял ком в желудке, она перестала обшаривать взглядом толпу в поисках Саскии. Она была так рада за Патрика. Бедняга заслужил спокойные выходные, без того, чтобы постоянно оглядываться через плечо.