— Как же вы к ней попали? Насколько я знаю, агентства несвязываются с несовершеннолетними.

Люся захихикала.

— Приличную работу через агентство не отыскать, в такоеместо отправят, что рада не будешь! Хозяйка истеричка, а сам вечно под юбку кгорничной лезет.

Нормальные люди по знакомым ищут, только с хорошего местаникто не уйдет. Мы с Софьей Зелимхановной душа в душу жили. Ой, мне ее дикожалко! А Катюшу еще больше! Она небось целыми днями плачет. Уж как она своювторую маму любила! А ваша хозяйка хорошая? Не вредная?

— Моя хозяйка? — удивилась я.

— Ну да! Вы же экономка или старшая горничная, — наивнощебетала Люся. — Сами-то хозяева нанимать никого не ходят.

Я сделала вид, что занята эклером. Богатство свалилось наменя внезапно, усвоить кодекс поведения обеспеченной женщины мне никак неудается. Люся-то права. Наймом прислуги занимается кто угодно, но не самахозяйка, и уж, конечно, ей не придет в голову сказать будущей горничной: «Менязовут Даша». Естественно, она назовет свои имя и отчество. Вечно я попадаювпросак! Впрочем, может, оно и лучше, что Люся приняла меня за экономку. На мнепростые голубые джинсы, белая маечка и скромные мокасины. Колец и серег я неношу, а дорогой мобильный, почти раритетный аппарат, выпущенный партией всего всто экземпляров, лежит в сумочке. Да и не поймет девушка, сколько стоит«раскладушка», подаренная мне Кешей на день рождения. Люся посчитала меня заровню и, надеюсь, будет со мной откровенна.

— Люся, — начала я.

— Аюшки, — отозвалась девушка и улыбнулась.

— Как вы попали к Адашевой?

— Так я с детства в ихнем доме.

— Не поняла.

Люся проглотила остаток пирожного.

— Мама моя у Адашевых служила. Всю жизнь проработала, а ужпотом я ее заменила. Родители у Софьи Зелимхановны замечательные были, Зара, еесестра, просто чудо. Ой, как их жалко! Мама, правда, у них давно умерла, а вототец, Зара и остальные в самолете рухнули. Ужас! Я думала, Софья Зелимхановнаума лишится! Во страх-то! А моя мама совсем обезумела.

В больницу попала, еле выжила, такой стресс. Она ж сАдашевыми всю жизнь, ну просто всю! Они ее с собой привезли, когда ЗелимханХасанович в Москву приехал.

— Адашевы не коренные жители столицы?

— Неа.

— Откуда они приехали?

— Ну.., не знаю.

— Вам мама не рассказывала?

— Не, случайно обронила, что Адашевы из.., ой, и не вспомнюоткуда. Да мне и без надобности. Зара такая красавица была! Глаз не оторвать. ААнечка, дочка Сони! Просто улет! Она запросто могла фотомоделью стать! И всепогибли!

Чем больше тараторила Люся, тем сильней в моей душе креплапоявившаяся внезапно уверенность: девушка не могла украсть деньги, она совсемне похожа на воровку.

— Ой, — частила тем временем Люся, — так я по СофьеЗелимхановне убиваюсь, не поверите, каждую ночь она мне снится, вся в белом иголовой качает.

Я уж и в церковь сбегала, и свечку поставила, но не помогло,мает душу. Только не подумайте, что я хозяйку из-за дома любила.

— Какого? — я окончательно потеряла нить повествования.

— А нам с мамой домик купили, — объяснила Люся, — неподалекуот «Нивы». В свое время Зелимхан Хасанович маме квартиру выбил. Ой, у неготакие связи были, все мог, абсолютно, чего хотите в прежние времена доставал.Он мамуле «трешку» устроил и мебель купил, да какую! «Стенку» югославскую,диван с креслами, да еще и кухню, финскую! Bay! Унитаз у нас розовый стоял!Прикиньте! Я, правда, не помню, родилась уже, когда квартира была давно обжита,но мамуся рассказывала, как к ней в первое время соседи бегали на обстановкулюбоваться. Потом, когда мама заболела, хозяева нас переселили. Квартирупродали, денег добавили, и дом нам достался хороший, да все зря!

Маме уже не помочь!

— Ваша матушка скончалась?

— Не, жива пока, — с тяжелым вздохом сообщила Люся, —только, по мне, лучше умереть, чем так мучиться. Кстати, если вы меня на работувозьмете, то я лишь через неделю смогу выйти, маму одну на целый день оставитьнельзя, я сиделку нанять должна, чтоб вечером, если задержусь, она еенакормила.

— У мамы инсульт был?

— Неа, болезнь такая дикая, сама дышать не может, у нее подкреслом аппарат есть, электрический. Спасибо, Софья Зелимхановна купила. Он такшипит, и мама дышит. Если сломается, ей конец придет. Ну, может, минутдесять-пятнадцать протянет. Все же кое-как, еле-еле она сама вздохнутьспособна, но потом конец.

Знаете, как я боюсь! Вдруг мышь провод перегрызет!

— И где именно вы обитаете?

— А в деревне Грызово, — сообщила свой адрес Люся — Грызово?

— Ну да, чего странного? Дом восемнадцать, прямо у лесастоит. Там хорошо, воздух чистый.

— Как зовут матушку?

— Варвара Сергеевна. А сколько ваша хозяйка платитьсобирается?

Я проигнорировала ее вопрос и задала свой:

— Значит, особняк Адашевой вы хорошо знаете?

— Как свой.

— Моя хозяйка сейчас берет опеку над Катей.

— Ой, классно! Прямо сердце за Катюху изболелось. Ну неужелией в интернате париться!

— Дом Адашевой следует убрать и законсервировать.

— Ага.

— Не знаете, много там ценностей?

— Полно, — замахала руками Люся. — Ща перечислю. Ну дляначала всякие колечки с сережками. Их у Софьи Зелимхановны море: и свои, и отмамы с сестрой оставшиеся. Затем посуда. Несколько сервизов по спецзаказу, одинантикварный, его даже трогать не разрешали, в буфете стоит. Картины в комнатахнастоящие, столового серебра прорва. Есть два сейфа. В кабинете ЗелимханаХасановича большой, он сейчас пустой, второй у хозяйки в спальне. В немдокументы, драгоценности и пятнадцать тысяч долларов, я их в день похоронпересчитала. Еще на тумбочке у Софьи Зелимхановны стоит лампа, нога у нее ввиде полочки с книгами сделана, такая прикольная штучка. Если на подставкунажать, томики разъедутся, внутри ящик, в нем денежки на хозяйство схованы.Немного, рублями.

Уж зачем она их там прятала, понятия не имею. В тумбочкебумажка приклеена с кодом и ключ валяется.